В квартиру Паша поднимался медленно, воровато, чуть ли не на каждой лестничной клетке замирая и прислушиваясь к гробовой тишине подъезда. Лампочки на этажах горели через один. За трубами наглухо заваренных мусоропроводов копились угловатые тени.

Вконец запугав себя, последние пролеты Комолкин миновал едва ли не бегом. И шумно выдавил воздух из легких, только когда за спиной щелкнул замок входной двери. Выматерившись, Паштет тут же приник к глазку, словно ожидал увидеть на пороге зловещего преследователя, но этаж был пуст…

А через пару часов, опасливо выйдя на балкон с сигаретой в зубах, он снова заметил незнакомца в пуховой куртке. И теперь уж совершенно точным было одно — никаких собак тот не выгуливал. А пунктир следов к многоэтажке удлинился еще на десяток отпечатков. Точно в сторону подъезда, в котором жил Паштет.

Незнакомец застыл возле мусорных баков, и если бы не черные отметины на снегу, вообще остался бы незамеченным. Как и в прежние вечера, он не шевелился. Стоял, опустив длинные руки, и смотрел вверх. Молча. Неподвижно. В его позе было что-то томительное, надрывно-неспешное, как сползание тектонических плит.

Комолкин отступил от бетонных перил балкона и закурил.

А может, мужчина был маньячилой? В конце концов, внешне благополучный Академ славился огромным количеством шизиков, эксгибиционистов, потекших крышей старичков и студентов-наркотов. Неужели мужик у мусорных баков был из числа таковых?

В соседнем доме жило немало семей с детьми. Их Павел уже не раз видел по утрам на игровых площадках или лесных тропах. Как и многочисленных молодых мамашек, гуляющих вокруг новостройки днем, пока отцы зашибали деньгу в технопарках Городка.

Неужели сейчас у его подъезда стоял один из тех двуногих хищников, что неделями выслеживают добычу, чтобы в один ужасный день нанести удар и пополнить полицейские сводки сообщением о пропаже очередного подростка?

Паштет нервно прикончил сигарету, от ее же окурка запалив следующую. Он попытался вспомнить, а видел ли хоть раз, как в их новый двор заезжает с инспекцией глазастый уазик ППС.

Заноза, сидящая в сознании, стала крупнее и еще более щепастой. Она свербила, заставляла выдумывать темно-серые глупости и бесконечно томиться нелепыми предположениями. Хмурый Комолкин вернулся в кухню. Налил водки, выпил одним глотком и решительно кивнул своему отражению в черном окне.

Занозу было необходимо выдернуть. Причем как можно скорее и решительнее. Пока незнакомец еще оставался в поле зрения, а не исчез бесследно, чтобы вернуться после затишья и причинить кому-то зло…

Паштет натянул джинсы и пальто, накинул шарф и надел вязаную шапку. Вернулся в кухню и выпил еще одну стопку водки. Похрустел пальцами, проверил на мобильнике кнопку экстренного вызова полиции. И, наконец, сунул за поясной ремень небольшой алюминиевый молоток для отбивки сырого мяса.

В нем боролись сразу два противоречивых чувства.

С одной стороны, он ощущал себя честным и добропорядочным гражданином, решившим проявить ответственность и выяснить, что за хер-с-горы ошивается возле дома уже не первую ночь. С другой стороны, он чувствовал себя предельно глупо. Подвыпивший для храбрости, вооруженный нелепым кухонным молотком, собравшийся докопаться до совершенно незнакомого человека…

Проверив, надежно ли заперта квартира, Паштет осторожно спустился на первый этаж. Он был пуст, тих и нелюдим.

Распахнув подъездную дверь, Комолкин выскочил на крыльцо и решительно устремился к зеленым мусорным бакам. Почти сразу же застыв и в недоумении оглядевшись — двор оказался пуст.

И лишь там, где еще пять минут назад стоял мужчина в куртке с капюшоном, обрывался пунктир следов. Четкий, хорошо различимый, позволявший определить, что нога незнакомца имеет как минимум 44-ый размер…

Следующим вечером возвращающийся с работы Паштет и сам был похож на маньяка: сутулый, вздрагивающий от каждого громкого звука, по рассеянности едва не угодивший под колеса навороченного джипа.

Не замечая барабанившей по шапке капели, он шел вдоль домов и затравленно оглядывался. Все надеясь заметить, увидеть, уцепиться взглядом, даже если знакомая фигура лишь на миг мелькнет в окне. О том, что выслеживающий жертв псих наверняка живет вовсе не там, где охотится, Паша даже не думал…

В соседнем подъезде скрылась молодая пара с ребенком на руках. Парковка по-прежнему красовалась тремя забытыми автомобилями. Свет горел в квартирах на шестом и последнем. Усилившийся ветер с хрустом гонял по опушке драный полиэтиленовый пакет. Вчерашняя цепочка следов почти растеклась с дневной оттепелью. Над лесом и Городком собирались тучи, обещая новую порцию осеннего снега.

Досадливо виня себя за мнительность, свет Паштет все же включил только в ванной. Вторым источником стал экран ноутбука, в мерцающем свечении которого Комолкин и перекусил. На балкон парень не спешил, покурил на унитазе. Уже откровенно проклиная себя за паранойю, все же подкрался к окну и выглянул наружу.

Шел снег. Уже не такой пышный, как несколько дней назад, а мокрый, куцый и стремительный. Однако и на его плешивой шали была заметна цепочка свежих следов — они привычным пунктиром тянулись от опушки до мусорных баков, точь-в-точь по следам исчезнувшим, затем еще дальше, и упирались в бетонное основание многоэтажки.

В остальном двор был пуст.

Сердце Паштета исполнило кульбит, со страшной силой возжелав стопку крепкого ледяного алкоголя. Обувшись и накинув пальто, Комолкин выскользнул на балкон и осторожно выглянул за перила.

Следы обрывались у дома.

Сверху их дорожка была заметна особенно хорошо, и различить ее не мешали ни росчерки автомобильных колес, ни лужи, ни полосы от колясочных шин. Неужели необычный мужчина дошел до стены высотки и сразу вернулся назад? Или двинулся вдоль дома, где асфальтовые тротуары еще не присыпало белым?

А может, он просто устал дразнить Павла и наконец-то бросил странную игру? Или не было вовсе никакой игры, и все случившееся в последние дни — мираж воображения, утомленного нервной сделкой по покупке квартиры, переездом и вынужденным одиночеством?

Паштет почесал небритый подбородок и задумался, не позвонить ли Гольцману. Потянулся вперед, чтобы пренебречь бутылкой-пепельницей и машинальным щелчком отправить окурок в свободный полет. И вдруг замер…

В грудину будто забили стальной болт.

На несколько бесконечных секунд Комолкину показалось, что его легкие отлиты из тончайшего стекла. А любой звук, способный сдавить ребра едва заметным спазмом, сокрушит их в хрустальную пыль. Паша засипел, выронил окурок и едва не поскользнулся на сером месиве под подошвами ботинок.

На стене, примерно в районе третьего этажа, стояла человеческая фигура. В полный рост, нарушая все известные законы физики. Темная, почти незаметная на фоне асфальтового фартука, обрамлявшего фундамент многоэтажки. Но даже одного короткого взгляда хватало, чтобы понять — это он… Тот самый, что чертил цепочки следов, день за днем преодолевая все большее расстояние от опушки до дома.