Толпа бросается ко мне, меня обнимают, забрасывают подарками: ликерами, вином, кофе, конфетами, пирожными. Мои товарищи смотрят на меня, ничего не понимая. Они тянули солдатскую лямку четыре года, они освободили Париж, а овации устраивают новичку, который ничего не сделал! Навели справки обо мне. Выяснилось, что я актер, и Мулук тоже. Это вызвало подозрение, что я – скрывающийся коллаборационист. Предупредили офицеров. Сделали запрос на меня. Мои товарищи не знают, как ко мне относиться. Я не в курсе того, что затевается, и думаю лишь о том, чтобы весело выполнять поручаемую мне работу. Так, я один разгружаю и вновь нагружаю грузовик в отсутствие товарища, которому я должен был помогать. Его фамилия Одас[32](какая фамилия для солдата!). Это им нравится. Они думали, что актер будет отлынивать от работы. Очень скоро мы становимся друзьями. Обо всем этом я узнал, когда на запрос был получен ответ, что я невиновен.

И вот я в конечном итоге помощник водителя бензовоза. Я загружаю в машину и разгружаю двадцатилитровые бидоны. Мы наполняем бензобаки танков. Я научился водить американский грузовик. Меня восхищают американские военные пайки, так красиво упакованные, что каждый раз кажется, будто получаешь рождественский подарок. Я стараюсь улучшить готовкой вкус выдаваемых нам консервированных бобов и делю еду с Одасом. На ферме покупаю кур, масло, яйца. Ночуем мы где придется – чаще всего у местных жителей. Нередко мы с водителем спим в одной постели.

Самый старший в роте, довольно толстый и некрасивый, по фамилии Голдштайн, почти всегда устраивал так, чтобы у меня была постель. Я считал совершенно естественным, что он делил ее со мной. Через восемь месяцев такой жизни он сказал:

– У парижан очень злые языки.

– Почему? – спросил я.

– Ты помнишь, как водил нас в ночной клуб.

– Да, ну и что?

– Так вот, мне сказали, что ты педераст.

– И что теперь?

– Теперь я знаю, что это неправда.

Я все спрашивал, когда же я увижу огонь.

– Огонь? Но ты же видишь его каждый день!

– Нет, я никогда не видел огня.

– Как? Ты же вчера заправлял танки.

– Да, но огня не было.

– Правда… Сегодня вечером увидишь, началось движение, будет жарко.

Вечером жарко не было. Наверное, мне не суждено стать героем. Танки не возвращаются для заправки, мы заправляем их на месте, в разгар боя. Но стоит появиться мне, как стрельба прекращается.

Скоро я получил собственный грузовик. Помощником водителя у меня был Мулук. Все его обожали. Однажды, когда 2-я бронетанковая дивизия была в полной боевой готовности и ждала только приказа, офицеры специально задержали выступление, чтобы дать возможность Мулуку закончить свои любовные дела с местной сучкой. Перед этим было испробовано все: их пытались разлить водой и даже стреляли из револьвера в воздух.

Один раз, заправившись бензином, я возвращался на базу и оказался перед только что разрушенным мостом. От него остались одни обломки. Надеясь выехать на свою дорогу по другому мосту, я спустился по косогору и увидел ленту с предупреждающей надписью: «Заминировано». Нельзя было дать задний ход, настолько крута дорога. Теперь или никогда я могу проверить свою удачу. Крылья моего грузовика срывают ленту, и я разворачиваюсь посреди якобы заминированного поля. Все обошлось.

В следующий раз, выполняя задание, я проезжал по небольшому деревянному мостику. Возвращаясь, я снова хотел по нему проехать. Но проезд, оказывается, уже запрещен, он охраняется.

– Почему?

– Мост заминирован.

– Я только что по нему проезжал.

Они решили, что я шучу.

Я всегда получал много писем от Жана, посылки из «Максима», от Коко Шанель и от многих друзей. Мне снова пришлось попросить, чтобы мне отдавали корреспонденцию отдельно.

Фактически только один раз я видел огонь. И при этом еще абсолютно незаслуженно получил военный крест. В связи с этим два года спустя произошла забавная история. Жак Варенн, с которым я был знаком по «Двуглавому орлу», спросил, не хочу ли я вступить в Ассоциацию актеров – ветеранов войны.

– Они оказывают тебе честь и не понимают причины твоего отказа.

Тогда я решил вступить в Ассоциацию. Я пришел туда и был подвергнут дружескому, но пристрастному допросу.

– Что вы совершили героического?

– Я? Ничего.

– Вы убивали немцев?

– Никогда.

– Вы брали пленных?

– Да, но они сами просили, чтобы их подобрали. Танки не могут брать пленных. Когда я заканчивал заправку танков и возвращался порожняком, немцы просили их подвезти. Я привозил их в часть, но меня за это ругали: не знали, куда их девать.

– Вы получили военный крест?

– Да.

– Так за что же вы его получили?

– За то, что ел варенье.

Жан Маре и Рене Фор в спектакле «Британик»

И это чистая правда. Я никогда не носил крест из уважения к настоящим героям, по праву заслужившим эту награду. Я всегда попадаю в неловкие положения. Произошло это в Марькольсхайме, в Эльзасе, на дороге, тянущейся вдоль заснеженных полей, в тот единственный день, когда, по собственному признанию, я видел огонь. Был чертовский мороз, а я боюсь холода. Мы были отрезаны, окружены, обстреливались немцами со всех сторон. Недалеко от того места, где мы находились, я заметил машину «скорой помощи» с пробитыми осколками снаряда шинами. Я считал естественным помочь санитаркам, проявлявшим огромное мужество и приносившим настоящую пользу. Снаряды стали падать дальше. Я закончил ремонт машины «скорой помощи», не подвергаясь никакой опасности. Но тут обстрел возобновился. Снаряды падали совсем близко. Одна из санитарок крикнула, чтобы я ложился. Мне очень не хотелось ложиться в снег; но если я останусь стоять, подумают, что я делаю это из бравады. Я лег. Но, едва оказавшись на снегу, я заметил, что она закрывает меня своим телом от снарядов. Я сказал: «О, простите…» – встал и перелег на другую сторону. Спустя какое-то время я возвратился в кабину своего грузовика, завел мотор, чтобы согреться, и принялся есть варенье.

Я никогда ничего не брал у немцев. Другие отбирали у них сапоги, часы. Они удивлялись, что я этого не делаю. Чтобы они не думали, что я их осуждаю, я сочинил отговорку: я якобы настолько не терплю немцев, что не смог бы носить то, к чему они прикасались. Таким образом, я не вызывал подозрения.

В домах, покинутых эльзасцами, мы обычно обнаруживали следы грабежа. Когда у меня было время, я наводил порядок и чистоту. Нужно сказать, что мне было приятнее спать в чистом месте.