Внутри красных прямоугольников лишнего персонала нет, только ученые, инженеры и рабочие высшей квалификации, обитатели закрытой части жилого комплекса. Только те, кто прикоснулся к Тайне. Никаких подсобных рабочих, поэтому убираться приходится самим.

Крепость.

Крепость, внутри которой шла непрерывная работа.

Часть производственных мощностей обслуживала строительство. Здесь собирались секретные элементы Энергоблока. Сюда был переброшен единственный работающий образец – опытный энергоблок с челябинского полигона «Науком», обеспечивающий текущие потребности в новой энергии, ибо здесь, за красными прямоугольниками, отрабатывались технологии ее использования.

Пилоты Станции летали каждый день – и истребители, и бомбардировщики, и вертолетчики. На первый взгляд – тренировались, на деле – проводили полевые испытания. Вернувшиеся машины закатывали в ангар, где их ждали не обычные техники, а инженеры и ученые. Тщательно изучали работу систем, искали оптимальные связки, давали рекомендации по доработке. Машины модернизировались и вновь поднимались в небо.

Авиабаза станции охраняется внутренней безопасностью, забор увешан красными прямоугольниками. Часть автопарка – тоже. Та, где хранится модернизированная наземная техника.

Станция еще не запущена, даже не достроена, но на ней уже готовятся к будущему.

– Мы тратим силы на отстаивание принципов, на борьбу. На войну. Мы мечтаем о мире, но вынуждены сражаться. Мы побеждаем, мы празднуем, мы начинаем строить, но наши мечи не успевают заржаветь. Проходит несколько лет, и нам снова приходится выходить на бой. Потому что мы хотим жить так, как считаем нужным. Потому что не умеем и не хотим исполнять приказы тех, кто нас не понимает. Потому что не можем быть несвободными.

Слова падают на головы людей. Сколько их? Сотни. Черные комбинезоны рабочих, светло-серая униформа инженеров, мундиры безов и салатовые костюмы врачей. Иногда собрания проходят рядом с жилым комплексом, и тогда послушать Патрицию приходят женщины и даже подростки. Иногда, как сегодня, местом сбора может быть выбран производственный ангар, детей здесь не встретишь.

– Могут сказать, что жизнь есть борьба. Что все величайшие открытия человечества сделаны во время войны и для войны. Что жажда доминировать прячется в наших генах и управляет нашими желаниями. Все это можно сказать. Но может быть, у нас просто не было возможности пожить в мире? Кто знает, чего бы мы добились, будь у нас хотя бы одно спокойное столетие?

Патриция на возвышении, но не у стены, а в центре образованного людьми круга. Чуть выше их, но рядом, чувствует дыхание тех, кто стоит в первом ряду. Видит горящие глаза тех, кто чуть дальше. Держит их невидимыми руками. Сотнями невидимых рук, что называются Словом. Они ей верят, а она их ведет.

В этом – ее жизнь.

Она отвечает за души, открывающиеся ей. Она наполняет их Словом, а значит – смыслом. И сейчас не важно, что собственная душа остается для Патриции загадкой.

– Нам говорят, что мир возможен. Для этого мы должны избегать войн. Склонить голову перед сильным. Но как быть с принципами? Как быть с нашей верой? С нашей силой? С нашей Традицией? Как смотреть в глаза сыну, когда он спросит: папа, а твой дед тоже был рабом?

В первых рядах – люди в красном. Точнее, сейчас они – люди в красном, в обычное же время носят комбинезоны рабочих, униформу инженеров, мундиры безов. Собирают устройства, руководят строительством, охраняют и одновременно – говорят. Несут людям слово Патриции, объясняют, рассказывают, спорят, доказывают. Ищут тех, кому можно довериться, приглашают на собрания. Одним дают веру, других привлекают возможностью прикоснуться к Тайне. Людей в красном готовил и подбирал Грязнов, годами создавал новую плеяду Посвященных, учил нести Слово. Теперь они стали людьми Патриции.

– Мы разные, и это правильно. Мы не можем и не должны быть одинаковыми. Мы должны ощущать себя теми, кто мы есть. Гордиться своим прошлым и нести его в будущее. Сражаться, если нужно, но хотеть большего – хотеть мира. Ибо ни одна война не может дать нам столько, сколько мир. Ни одна война не сделает спокойным сон наших детей. Ни одна война не угодна тем, кто раскручивает вечное колесо обновления. Не кровь и не победу мы ищем, но мир. Мир для нашей Традиции. Мир для нас. Мир для наших детей.

Слова падают на людей, наполняя их души смыслом. Простые слова, произносимые хрупкой девушкой, в которой люди видят Избранную. Слова, идущие из самой души. Искренние слова, потому что нет в душе Избранной ничего другого. Потому что вся она, без остатка, уходит в слова, падающие на людей.

«Производственная зона № 17» – огромный ангар, под которым выдолблено еще два уровня. Мишенька и Грег спустились на самый нижний. Спустились одни – у телохранителей допуск высокий, но не настолько, чтобы знать обо всех секретах Мертвого. Телохранители остались наверху, а Мишенька и Грег, сменив фуражки на каски и накинув поверх мундиров просторные спецовки, спустились, пройдя через две двери и два поста безов.

– «Пирамидом» охраняют проще, чем этот завод.

– Какие в «Пирамидоме» секреты? – рассмеялся Слоновски. – Они все у вас в головах. А тут – перед глазами.

Что верно, то верно.

Станки, печи, сборочные столы, микроскопы, наноскопы, компьютеры – завод и лаборатория одновременно. И при этом – стерильная чистота. Высокие технологии не терпят пыли. Люди в белых халатах. Заняты делом, на начальство не смотрят. Это не обычное производство, где каждый, кто украдкой, а кто открыто, принялся бы таращиться на небожителей, чтобы потом обсудить визит «самого» Слоновски и «проверяющего из Москвы». Это – территория за красными прямоугольниками, здесь высших офицеров видят часто.

– Ядерные боеприпасы еще не собираете?

– А что, нужны?

– Я просто так спросил.

– Потребуется – соберем.

Мишенька знал, что Грег не шутит: потребуется – соберут, ресурсы есть, мощности позволяют.

Начальник «Производственной зоны № 17» – длинный черноволосый мужчина, немного похожий на цаплю, встретил высоких гостей вежливо, но без трепета. Со Слоновски поздоровался за руку, как старый приятель, Мишеньке кивнул: «Стравинский». И вытащил из кармана жевательную резинку.

– С проверкой?

– Ага.

– Ждал.

Рукава его халата закатаны до локтя, то ли надо было, то ли привычка, и потому видна татуировка на левом предплечье: цепочка рун, складывающаяся в нехитрое, но надежное пожелание удачи. Все правильно, здесь слишком важное место, чтобы подпускать к нему чужаков.

– Если ждали, значит, подготовились, – улыбнулся Мишенька.

– Мы идем по графику, – спокойно ответил Стравинский. – Сегодня заканчиваем стендовые работы и с завтрашнего дня начинаем монтаж. Через неделю последнее изделие сможет покинуть Станцию.

– Комплектация?

– Полная.