Фарао перехватила инициативу. Мягко глядя на Альгирдаса, она с улыбкой похлопала по лежащей на столе ладони – в пятнах, бледной, с размывшимися наколками на узловатых пальцах:

– Надеюсь, ты ценишь, что мы приехали. У нас полно важных дел, но, когда сержант рассказал про тебя, я бросила все и примчалась.

Альгирдас сузил глаза, словно чтобы лучше видеть, и повернулся к Макэвою.

– Чандлер? – спросил он, убрал со стола ладонь и запустил ее под куртку. Привычным жестом поскреб культю.

– Знаешь его? – спросила Фарао.

Альгирдас оглянулся через плечо, Фарао легко вскочила и направилась к бару. Недолгие переговоры с барменом убедили того, что заказы еще принимаются, а час закрытия отодвигается. К столику Триш вернулась с пинтой темного и двойной порцией водки для русского, еще одной пинтой – для Макэвоя и пакетиком жареных шкварок для себя.

Разорвав упаковку, она принялась бросать шкварки в рот, наблюдая за Альгирдасом, пока тот расправлялся с угощением. Опрокинув в себя водку, он с шумом втянул воздух через прижатый ко рту рукав куртки.

Фарао удивленно покосилась на Макэвоя.

– Усиливает эффект, – объяснил Макэвой. – Русский приемчик.

– Иди на хрен! – фыркнул Альгирдас. – Я из Литва.

– Сам иди на хрен, солнышко, мы из полиции.

Какое-то время они молча разглядывали друг друга.

– Ты в курсе, что Расс Чандлер арестован за два убийства? – громко вопросила Фарао, перекрывая звон пустых бутылок, которые бармен сгребал в пластиковый мусорный бак. – Уже и обвинение предъявлено.

Альгирдас резко откинулся на спинку стула, словно кто-то толкнул его в грудь.

– Убийства? Кого убийства?

– Девочка по имени Дафна Коттон, – ответил Макэвой. – И парень, которого звали Тревор Джефферсон. Ты слыхал эти имена раньше?

Альгирдас влил в себя портер. Похлопав по карману, вытащил пакет с табаком и листки для самокруток. Ловко управляясь единственной рукой, он скрутил несколько сигарет и одну сунул в зубы.

– В барах больше не курят. – Макэвой сам себе удивился, стремительно выдернув самокрутку изо рта литовца. – Так что с Чандлером?

Альгирдас посмотрел на Фарао. Похоже, он начал терять самообладание.

– Барри. Вышибала. Он говорить, полиция хотеть меня, я приходить. Он говорить, женщина, большие сиськи. Я сказать, нет проблем. Я приходить разговаривать. Я думать, Энжи. Я думал, может, рассказать свидетель, да? Не Чандлер. Не убийство.

– Ты сам заговорил о нем, – напомнил, кинув самокрутку на липкую столешницу, Макэвой. – Услышал, как я говорю по телефону. Услышал его имя. И подошел спросить о Чандлере. Поэтому мы здесь.

Альгирдас закусил нижнюю губу, выудил из-за пазухи тусклый металлический кулон на цепочке и сунул в рот, словно соску.

– Твой святой?

Альгирдас усмехнулся.

– Сдача от моя первая английская пинта. Два пенса. Девять лет назад. В баре, как этот.

– Очень трогательно, – сказал Макэвой и замолчал, почувствовав, как нога Триш наступила на его ботинок: «Притормози чуток».

Альгирдас допил пиво, продолжая таращиться на Фарао. Сощурился и почти прорычал:

– Я легальный. У меня бумаги. У меня право быть в Гримсби.

Фарао забросила в рот последнюю шкварку.

– Дружок, да мне как-то по фигу. Любой, кто хотел жить в Гримсби, наверняка сбежал от ужаса. По мне, так добро пожаловать.

Альгирдас кивнул задумчиво, словно придя к решению.

– Я встречать Чандлер в баре, как этот. Саутгемптон, да? Пять лет? Шесть? Мы пить. Говорить. Он слушать моя история. Он писатель. Хороший писатель. Так мне сказать.

– То есть он хочет книгу про тебя написать, что ли? Сделать знаменитым?

Альгирдас стукнул ладонью по столу; сложно сказать, злился он или просто выплескивал возбуждение.

– В Литве я певец. Делать пластинка. Большой хит. Не только в моя страна.

Фарао еле удержала смешок.

– Значит, ты попал в литовский хит-парад?

– Я на ТВ. На радио. Постеры в спальнях. Большая звезда.

– Правда?

– Да. Я хорошо.

– Что-то пошло не так?

– Хреновы политики. Я хотеть больше. Они не платить. Я думать, что звезда. Они нет. Я уходить. Ждать звонка телефон. Взять обычную работу. Платить счета, пока не стать лучше. Никогда не стать. Обычная работа стать обычная жизнь.

Глаза литовца были полны горечи.

– Значит, Чандлер…

– Ему нравится история. Говорить, может быть книга. Говорить, издать бестселлер. Рассказать моя повесть. Как поп-певец делаться докер в Саутгемптон. Потом я без руки. Чандлер приходить навещать. Говорить, так книга больше настоящая. Больше человечья. Он говорить, ждать звонка. Устроить интервью. Обсуждать с издательством.

– И он позвонил?

Альгирдас отвернулся:

– Чандлер начинать другая книга. Всегда писать. Всегда работать. Иногда пить, да. Любить выпивать.

– Так что же привело тебя в Гримсби?

– Я приезжать на работу. Мой друг здесь. Предложить работа. Однорукий человек выбор не много.

Макэвой потер переносицу.

– Но Чандлер связался с тобой снова, так? Недавно.

Альгирдас кивнул:

– Он звонить, может, с месяц назад. Найти мой номер. Говорить, книга в голове. Не забывать меня. Хотеть встреча.

Альгирдас умолк, и Макэвой толкнул к нему свой бокал. Литовец с жадностью схватил его.

– Но сначала…

– Ему нужна услуга. Друг уезжать в Исландию. Нужно место на сухогрузе. Спрашивать, могу я устроить…

– И ты мог?

Альгирдас пожал плечами:

– В доках людей много. У меня друзья. Система известный.

– И Чандлер об этом знал?

– Должен помнить. Я ему говорить. Как легко привезти и увезти люди. Как полиция, охрана, никакой смысл. Люди туда-сюда ходить.

Фарао развернулась к Макэвою, но тот словно не замечал ее. Он пристально смотрел на человека, который вот-вот поведает, как вышло, что Фред Стейн кончил жизнь в спасательной шлюпке.

– И ты согласился?

– Чандлер рассказать моя история. Показать люди, кто я был.

Макэвою была знакома эта жажда признания. Даже жалкий писака вроде Расса Чандлера способен влить сладкую патоку в уши людей куда более сильных и решительных, чем он сам.

– Что от тебя требовалось?

– Друг Чандлера звонить. Говорить, нужен контейнер, чтобы закрытый. Нижняя палуба, без проверок. Не заставленный другими. Внизу штабеля. Я заказывать.