Де Голль все так же смотрел в точку где еще недавно была навеянная затуманенным рассудком нимфа, совершенно не реагируя на действия здоровяка. Заданные ему вопросы пролетели мима ушей Нила, оставшись где-то на задворках сознания. В ответ на бездействие пациента санитар аккуратно оттянул веко юноши вниз, обнажив желтые, покрытые лопнувшими капиллярами склеры. Осмотрев глаза он резко причмокнул, словно подытоживая что-то понятное только ему.

— Готов. Грузим его, — ответил на причмокивание его спутник.

Быстро принеся к койке Нила видавшие виды носилки, здоровяки слаженными движениями переместили на них неподвижное тело де Голля, скомкав и сложив постельное белье вперемешку с одеждой ему под ноги.

Его понесли. Перед глазами парня мелькали длинные каменные стены, грубо выдолбленные в них проходы, бледно-синие лампы и длинные провода, подобно крошечным капиллярам пронизывающие артерии-коридоры храма. Запутанные ходы и узкие проходы кишели жизнью, тут и там сновали фигуры в белых балахонах, подле них крутились вечно измученные солдаты, таская тяжеленые ящики с неизвестным содержимым, либо же толкая небольшие медицинские тележки, заполненные колбами, ретортами, и замысловатого вида инструментарием. Это был первый раз, когда Нил покидал изолятор без прикрывающей глаза повязки. В повязке больше не было надобности.

Юношу принесли в уже хорошо знакомую ему комнату — кабинет где его осматривали по прибытию, тут же его инспектировали жуткие врачи какое-то время назад. Но сейчас это место сильно изменилось, на смену высоким стеллажам и сложному оборудованию пришли многочисленные металлические столы, которыми здесь было уставлено практически все свободное место, от входа и до выхода. Между столами были образованы едва позволяющие протиснутся, узкие проходы. Сновали по ним не врачи, но многочисленные санитары, грубо стаскивающие или перекладывающие неподвижные, либо же еще барахтающиеся тела на многочисленные металлические поверхности. Помещение заполнял противный сладковатый запах, от которого в обычных обстоятельствах у де Голля сработал бы рвотный рефлекс. Самое страшное в этом всем было то, что выложенные неровными рядами на столах еще живые люди не издавали абсолютно никаких звуков, за исключением тихого хрипа, что сопровождал их тяжелое дыхание.

Нил быстро оказался на очередном металлическом пьедестале смерти, в окружении чрезмерно ярких ламп и донельзя безучастных лиц. Холод железной поверхности неприятно контрастировал с исходящим из оголенных рук и ног юноши жаром. Тело парня уложили таким образом, что голова его была повернута к стене, лишая его возможности посмотреть на столпившихся вокруг него людей. Все еще пребывая в странном оцепенении, будучи не в состоянии пошевелить и пальцем, он мог только слушать голоса вершителей его судьбы:

— Черт, а ведь инфьюзию он перенес нормально. Да и из его потока почти половина выжила. Обидно, — констатировал молодой юношеский голос, сопровождаемый скрипящими звуками, что издает карандаш при чрезмерно усердной писанине на дешевой и некачественной бумаге.

— Да чего тут жалеть? Посмотри на него — безвольное трусливое ничтожество. Он ведь сам сюда пришел, трусился как дворняга и пискнуть лишний раз боялся, только перед самой инфьюзией попытался что-то выкинуть, и то облажался. Неудивительно что эгрегор его отвергнул. Пришла пора освободить его койку. У меня сегодня последнее поступление, понадобятся свободные места, — жестоко парировал другой, более низкий голос, отдающий металлом и полным отсутствием эмпатии.

— Яма почти заполнена, утилизировать будем ближе к девяти часам. Подождете пока мы все подготовим? — пропыхтел неразборчиво кто-то издалека.

— Сука, ждать аж до девяти? Ну ладно, нет смысла тянуть его обратно, пускай лежит здесь. Вколи ему морфия, и двигай побыстрее в лазарет, мне нужны там рабочие руки, — вновь принял эстафету владелец низкого, жестокого голоса.

Вот так за несколько коротких фраз была решена судьба живого человека. Смертельный приговор был вынесен и невидимые куранты неумолимо отбивали последние часы жизни де Голля. Без каких-либо успехов и достижений, без славы и чести, так просто и нелепо его жизнь закончится здесь. Если бы Нил еще был на это способен, он бы заплакал, но слезы отказывались литься из практически остекленевших глаз.

Недавние собеседники разошлись кто-куда, оставив де Голля в окружении таких же малоподвижных бедолаг, безвольно возлегающих на железных поверхностях. Вернувшийся вскоре санитар чем-то шебуршал за спиной Нила, спустя минуту положив заполненный мутной жидкостью стеклянный шприц рядом с головой юноши, прямиком на переносную металлическую тару для хирургических инструментов. Издалека прозвучал оклик, и пробормотав себе под нос пару ругательств, медбрат поспешил удалится, совершенно позабыв о своей жертве и уже готовом орудии убийства.

Боковым зрением, сквозь застилающую глаза туманную пелену де Голль мог видеть шприц. Вероятнее всего внутри был упомянутый морфий, естественно, смертельная доза. Что же, по крайней мере смерть не будет мучительной — мирно и безболезненно заснуть чтобы никогда больше не проснутся, это не худший способ уйти.

На склизкой от испарины стене висел чей-то короткий указ, выведенный на толстой бумаге большими жирными буквами: «Утилизация подопытного материала допускается исключительно в бессознательном состоянии (полная анестезия, кома или клиническая смерть). Нарушение данного предписания влечет за собой административную ответственность для младшего мед. персонала; криминальную ответственность для старшего мед. персонала, включая лиц ответственных за совершившего нарушение».

Вместо подписи, в нижнем правом углу красовалась тщательно выведенная, особо крупная буква «Л». Неизвестный обвел эту букву чем-то красным, по всей видимости подчеркивая важность указа.

Позади раздались звуки шагов, за которыми последовала негромкая волокита. Подоспевший санитар судя по всему очень спешил, желая побыстрее закончить с неприятным делом. Мирно лежавший шприц быстро взмыл в воздух и всего через секунду приятная прохлада его содержимого уже растекается по венам юноши, поднимаясь от запястья до предплечья и, наконец, сердца, разносясь оттуда по всему телу. Утомленный борьбой организм не сопротивлялся, беспрепятственно позволяя увлечь разум Нила в сладостное забытье.

Забвение от ударной дозы столь сильнодействующего средства совершенно не похоже на сон, — сознание утекает сквозь пальцы вне зависимости от желания человека, в то время как надвигающаяся тьма всецело лишена каких бы то ни было сновидений и образов. Худшей частью всего этого всегда будут ужасные симптомы, сопутствующие пробуждению. В отличии от приятной расслабленности после долгого сна, наркоз болезненно третирует организм, мешая координации движений и затуманивая рассудок. Каково же было удивление де Голля, когда он ощутил эти эффекты на себе.

«Разве я не должен быть в отключке? Какого черта?» — невольно пронеслось в голове у парня. Точнее пронеслось что-то отдаленно похожее, так как после подобной дозы морфия о чистоте мысли и мечтать не приходилось.

Тьма расступилась перед взором Нила, оголяя реальность что впору было спутать с кошмаром: прямо на парня смотрела пара намертво застывших, остекленевших глаз, низко