– Что? – Вопроса она не ожидала, вспыхнула краской, скривилась, готовая выплюнуть злой ответ, и я поспешила оправдаться:

– Ильве, я думаю, что смогла бы доказать. Образцы крови Игоря сохранились, анализ в принципе возможен. И у тебя возникнут проблемы, ведь Лизхен вряд ли упустит шанс отгрызть кусок наследства…

– Чего ты хочешь?

– Правду. Мне всего-навсего нужно знать правду, я не собираюсь использовать ее против тебя, не собираюсь разглашать остальным, единственно – Якову, но вы сами его наняли.

– Но какое это имеет отношение? Какое, Дуся? Так ли важно… Игорь считал его сыном, любил как сына, и Роман любил Игоря… кому какое дело?

– Не знаю, – честно ответила я. – Просто ответь, пожалуйста.

Просто? Как будто такие вещи бывают просты. Я сама не думала, что это так… мерзко. Всем хорошо, все счастливы, а мне – мерзко. И страшно от мысли, что Игорь узнает. А ведь почти… и мне, наверное, повезло, что он умер. Наверное, радоваться надо, ведь Ромочка в любом случае наследство получит, ни один суд не оспорит завещание, в котором Громов Романа сыном назвал, ни один суд не будет обвинять меня, что я хотела…

А чего я хотела? Жить немного лучше? Я ведь красивая и умная. И целеустремленная. И рассчитывать умею правильно, и тогда все рассчитала, выбрала из двоих одного, который более успешен, который бы сумел обеспечить нам будущее. Я ведь и сама не знала, чей ребенок, зато знала, что Димка неконкурентоспособен. Да, обаятелен, мил, заботлив, но как сидел пять лет в своей конторе, так всю оставшуюся жизнь и просидит, максимум старшим менеджером станет. Громов же… Моя золотая рыбка, которая при ближайшем рассмотрении зеркальным карпом оказалась. Ну так кто виноват.

– Ильве, – мягко поторопила Дуся. Вежливая, внимательная, всезнающая и все вокруг замечающая Дуся. И это заметила, хотя никто не видел, что Роман – не громовский, он же вылитый Димка, то же беспомощное обаяние и абсолютное отсутствие характера… логопеда найти надо будет. Вот еще одна черточка – и Димка картавил, мне это забавным казалось, а теперь… теперь пора сказать правду, не для Дуси, для себя же.

– Да, Роман – не сын Игорю. А экспертиза… очень просто, подкупаешь лаборанта, и одна пробирка крови заменяется другой.

– От настоящего отца.

– Верно. На выходе имеем конверт с официальным заключением.

Мне повезло, что и у Гарика, и у Димки вторая положительная, да и внешне они друг на друга похожи, только Ромочка все равно Димкин, неуклюжий и неприспособленный. Зато у него есть я, вдвоем мы справимся.

Вот только про логопеда не забыть бы…

Я не могла заснуть. Обычное явление, когда ночуешь в незнакомом месте. Появилось даже желание вернуться в свою комнату, но стоило подумать, что Нику убили, и оно исчезло. Впрочем, сон все равно не шел. Жесткие простыни, жаркое одеяло, полоска лунного света, пробивающегося сквозь неплотно сдвинутые шторы, запах полироля, лавандовых подушечек и сандаловых палочек. Закрыть глаза и… овец считать? Никогда не выходило это дурацкое упражнение, лучше уж вспоминать о событиях дня.

Кто убил Нику? Кто взял, а потом вернул Толстого Пта? И зачем? И нарочно ли Лизхен упала с лестницы? И вправду ли Топу избивают? Бедная девочка, с этой ситуацией нужно что-то делать, только вот что?

Еще один нерешенный вопрос. Впрочем, даже не один. О чем Яков разговаривал с Аллой? Почему он так обрадовался, когда узнал про обман Ильве? И что имел в виду, велев готовиться на завтра? К чему?

Протяжно заскрипела дверь. Звук, сначала резкий, вдруг замер, потом вновь появился, но приглушенный, так, будто дверь открывали медленно, опасаясь потревожить спящих. Что-то стукнуло, громко зашелестело и вздохнуло.

Жутко. Но я должна посмотреть, что происходит. Я вскочила и едва не вскрикнула – пол был ледяным. Тапочки… тапочки, вот они. К двери на цыпочках. Смешно и страшно. Крадущийся слон. Господи, до чего я дошла? До порога. Теперь повернуть ручку и потянуть на себя.

Повернуть и потянуть! Ну же!

– Я не трусиха, – повторила я шепотом и резко распахнула дверь. Тишина. Темнота. Пустота. Черная лента коридора, ограниченного с одной стороны стеной, с другой – высокими резными перилами. Но я же слышала, совершенно точно слышала, как кто-то шел.

Куда? Дальше по коридору – тупичок, несколько гостевых комнат и закуток, в котором хранятся щетки, веники, половые тряпки и средства для чистки ковров. Значит, мне в противоположную сторону.

Я дошла до лестницы, темнота вокруг уже не казалась такой густой, она разлагалась на все оттенки серого, начиная от влажно-жемчужной дымки на перилах и заканчивая шершаво-гранитовыми тенями в углах. Зябко подрагивали игольчатые листья циперуса, невидимым сквозняком тянуло по ногам. Вместе с тишиной, нарушаемой лишь редким поскрипыванием половиц да моим собственным испуганным дыханием, возвращалась былая жуть.

– Ду-у-ууся… – голос донесся снизу, оттуда, где ступеньки терялись в полной черноте. Казалось, та дрогнула, сплелась на мгновенье в силуэт человека, но тут же вновь приобрела прежнюю непроницаемость.

– Ду-у-уся… – глухой и страшный, звук походил на вой и стон сразу. – Ищи…

– Ч-что?

– Возьми ключ… ищи могилы, Дуся. Или умрешь.

Последние слова были произнесены четко и ясно, так, что я узнала голос. И именно это узнавание, подтвердившее невозможность происходящего, стало последней каплей. Я завизжала, позорно, громко, истерично. Захлопали двери, зашлепали ноги по полу, вспыхнул свет, ослепляющий и яркий, и кто-то, взяв за плечи, громко сказал:

– Что случилось? Дуся, что тут произошло?

И тогда я заплакала. Я не хочу умирать.

Господи боже мой, когда же все это прекратится? Неужели я не заслужила, чтобы меня оставили в покое? Хотя бы ночью, хотя бы ненадолго… впрочем, все равно сон дурным был. И голова разламывается, впору самой заорать.

– Тише, солнышко, не плачь, хорошо? – Яков, никого не стесняясь, обнял, прижал к себе – заботливый. Можно подумать, ему платят, чтобы Дусе сопли вытирал.

Это просто злость и зависть, чего уж тут, меня вон никто по голове не гладит, никто не утешает, я – самостоятельная и сильная, потому что иначе невозможно. Доверилась разок, попробовала побыть слабенькой – теперь вот разгребаю.

– Что тут было? – хрипло осведомилась Ильве.

Знать бы, о чем они с Дусей говорили. А лучше не знать, своих проблем хватает, зачем еще и чужие?

– Да уж, с чего так орать? – Лизхен в длинной ночной рубашке, простоволосая и босая, но с шалью на плечах, похожа на привидение. Может, с ней Дуся столкнулась? Я бы, наверное, тоже заголосила, темно, и тут такое белое и тощее навстречу выплывает.