Стефан приблизился к нему и одарил поцелуем примирения.

– Договорились, – удовлетворенно произнес король. – А теперь помирись и с Вильгельмом.

Лицо и шея Ипра налились кровью: казалось, что он давится невысказанными проклятьями. Глостер на секунду замер, а потом схватил фламандца за плечи. Мужчины обнялись в ритуале примирения, однако их вынужденное объятие было исполнено ненависти. Псов посадили на привязь, но намордников не надели.

Вилл решил держаться от них обоих подальше, чтобы его случайно не покусали. А в том, что дело дойдет до кровопролития, он не сомневался. Схватку всего лишь отложили.

А вот что правда, а что нет, он понятия не имел. У каждого была своя версия событий, и каждый подбрасывал ветки в свой костер, пока единственно нужное пламя угасало, забытое, в стороне.

Следуя своему решению, Вилл сторонился неприятностей, но лишь чуть более недели. Король разбил новый лагерь под Ливаро с намерением вернуть себе Лизьё и заставить Жоффруа Анжуйского принять бой. Вилл лично убедился в том, что его люди поставили палатки и накормили лошадей, после чего удалился в свой шатер.

Опустив за собой откидную дверь, он встал на колени перед маленьким походным алтарем и поблагодарил Бога за то, что тот даровал ему еще один день. Он просил у Господа защиты от зла и молил о прощении своих грехов. На алтаре стояла изящная миниатюрная шкатулка, которую подарила ему королева Аделиза в те дни, когда он сопровождал ее в поездках. Вилл поставил вещицу на широкую ладонь и провел большим пальцем по изысканной лазоревой эмали и серебряной инкрустации. Внутри лежало несколько кусочков бесценного ладана и крошечная серебряная ложечка с изображением Девы Марии на рукоятке. Д’Обиньи скупо расходовал ладан, возжигал его только по особым случаям – хотел сохранить ее подарок как можно дольше. Кроме того, ладан, поднесенный Младенцу Иисусу в Вифлееме, был очень дорогим товаром, который не следует растрачивать по пустякам. В дыме ладана – дыхание Бога и царей.

Он часто думал о королеве, когда молился. В его воображении образ «царицы небес» был неразрывно связан с воспоминанием об Аделизе, какой она была на торжественных церемониях: в короне, серебряном платье и голубой мантии. Такой она и осталась для него, хотя он знал, что сейчас вдовствующая королева скромно живет в Уилтоне, посвятив себя богоугодным делам. Вилл мечтал о том, чтобы по возвращении в Англию заехать к ней в Уилтон, выразить ей свое почтение.

Его меланхоличные размышления были грубо оборваны криками извне. Он поставил на место шкатулку с ладаном и поспешил выглянуть наружу, но не успел и шагу ступить, как в него врезался нормандский воин с залитым кровью лицом. Тут же на нормандца набросился фламандец и ударил его кулаком в уже разбитый нос. От столкновения и неожиданности Вилл оступился, но оправился, схватил фламандца за плечи и толкнул в сторону. Блеснул кинжал, и Вилла полоснула по ребрам боль. Второго удара он сумел избежать, поймал фламандца за запястье, резко вывернул ему руку и обезоружил. Несколько рыцарей Д’Обиньи, стоявшие в оцепенении, пришли в себя и бросились на помощь своему господину. Фламандца общими усилиями связали, но из ночной темноты возникли его товарищи, желая спасти его, а за ними погнались еще нормандцы – повсюду вспыхивали яростные драки. Вилл нырнул обратно в свой шатер, схватил щит и меч, нахлобучил шлем. В боку колотилась боль в такт биению сердца. Он не знал, насколько сильно кровотечение, однако на внешней стороне его гамбезона[2]пятно еще не проступило.

Выскочив наружу, Вилл собрал вокруг себя своих воинов и погнал без разбору и фламандцев, и нормандцев прочь со своей части лагеря.

Лязг оружия, вопли, стоны разорвали покой ночи. Галопом проскакали две сорвавшиеся с привязи лошади. На противоположном конце лагеря полыхал, объятый пламенем, большой круглый шатер нормандского сеньора Гуго де Гурне. Вилл подхватил кувшин воды от палатки своего повара и побежал тушить пожар. На ходу он приказал рыцарям тащить туда бочки с песком, заготовленным для чистки доспехов. Через лагерь промчались всадники, размахивая копьями и мечами: это личная охрана короля явилась наводить порядок и ловить зачинщиков.

– Сучье фламандское племя! – сплюнул нормандский рыцарь, который бок о бок с Виллом сбивал пламя с шатра де Гурне кожаной накидкой.

– Это они начали? – спросил запыхавшийся Вилл.

– Из-за провизии! – крикнул тот между взмахами накидкой. – Одного из этих ублюдков поймали, когда он тащил бочонок вина из наших припасов… Мол, они имеют право забирать у нас еду, потому что у нас есть запасы, а у них нет. А после прибежали его дружки… Не стоять же нам просто так, пока нас обкрадывают.

Рыцари Вилла стали забрасывать огонь песком, но было ясно, что шатер Гуго де Гурне не спасти. Оставалось только следить, чтобы пламя не перебросилось на соседние палатки. Де Гурне с черным от копоти лицом кипел от ярости, глядя на то, как догорает его стоянка.

– Я больше не потерплю такого поведения от фламандцев короля. С меня хватит! – прошипел он сквозь зубы и обернулся к одному из рыцарей. – Соберите то, что уцелело. Мы уезжаем. – И с этими словами де Гурне двинулся прочь.

– А как же осада Лизьё? – бросил ему вслед Вилл, прижимая ладонь к боку, где уже расползалось красное пятно.

– Плевать. – Де Гурне дернул плечом. – Пусть король ведет в поход фламандцев, раз он их так любит. Роберт Глостерский прав. Стефан все спускает им с рук, этим фламандцам никто не указ. На жалобы в совете король не обращает внимания, так, может, обратит внимание на то, что лагерь опустел. И вам советую: забирайте своих людей и уходите. – Он отвернулся, чтобы отдать распоряжения слугам и рыцарям.

Вилл добрел до своего жилища и велел позвать к себе лекаря. После ночной стычки раненых было много, и к тому времени, когда лекарь добрался до шатра Д’Обиньи, Вилл уже стянул с себя одежду и приложил к ране льняную тряпку. После тушения пожара у него осталось несколько сильных ожогов и обгоревшие брови. Лекарь прищелкивал языком, вдевая в иголку конский волос.

– Повезло вам, что лезвие скользнуло вдоль ребер, а не пошло вглубь, – заметил он, – а то были бы сейчас мертвецом. Много я сегодня таких повидал. Эх, сколько же людей зашьют в саваны из-за какой-то глупой драки, и еще больше тех, кого придется латать.

Когда лекарь приступил к работе, Вилл сжал кулаки и зажмурился.

– Не один де Гурне покинул лагерь, – продолжал костоправ, накладывая швы. – Я насчитал не меньше дюжины нормандских сеньоров, выезжающих со всем своим добром. Армия короля стала значительно слабее.

Вилл поморщился. Скорее всего, кого-то Стефан уговорит вернуться, но в любом случае теперь ни о каком нападении на Лизьё и речи быть не может. Слишком сильны разногласия, а разделенные не побеждают.

После ранения у Вилла началась лихорадка, а от попытки проехать верхом лопнуло несколько швов и возобновилось кровотечение, так что до самого выздоровления пришлось ему сидеть в лагере и смотреть, как дробится и распадается армия Стефана, словно накатившая на камень волна. Поход на Лизьё сначала отложили, а потом и вовсе отменили.