— У вас интересный спутник, господин ван Нормайенн, — проговорил господин Хюбер.

— Я бы счел это комплиментом, если бы только смог возлюбить ваш Орден, как этого просят некоторые проповедники. Я к их числу, как вы понимаете, не отношусь. — У старого пеликана настроение портилось с каждой минутой.

Ханна нахмурилась, но законник лишь развел руками:

— Не жду от вас вселенской любви, любезнейший. Я в этом, право, не нуждаюсь. Но ваши мысли забавны и не лишены интереса, что я не могу не отметить. Это наши сопровождающие, брат Курвус?

— Верно.

Четверо мужчин с оружием, спешившись, ждали нас на дороге. На них не было мундиров, каждый одет как городской житель.

— Доброго утречка вам, господа, — кивнул самый пожилой из них, с пожелтевшими от постоянного курения усами. — Я Йотко Вальзоф. Приматор попросил показать вам дорогу и подсобить, если возникнут неприятности. Куда отправились братья? К Грейндермейссу?

— Да.

— Что они там забыли? Хутор с прошлой осени необитаем.

Тогда понятно, почему там обосновались старги. Непонятно лишь желание того умника из купеческого каравана срезать путь по более «безопасному» тракту. Его дурацкое предложение привело нас всех в ловушку.

— Далеко до него?

— Если через лес, напрямик, а потом через речку — то часа два. Но это на любителя, господа хорошие, и если лошадей нет. А трактом-то часа в четыре уложимся, если через мост, а затем в объезд холмов. Ну что? Тронулись, что ли?

Йотко и еще один его товарищ поехали первыми, двое других сопровождающих замыкали наш маленький отряд. Я путешествовал в одиночестве, пропустив законника и монаха, за которыми поскакала Ханна. Мимо деревушек, расположенных на зеленых холмистых склонах, мы отправились в сторону леса. Проповедник, пристроившийся на крупе моего коня, бормотал какую-то молитву, но так неразборчиво, что я никак не мог понять, о чем он на этот раз твердит.

Когда мы свернули с центрального тракта на лесную дорогу, тенистую и зажатую с двух сторон обступившими ее молодыми кленами, один из листиков, кружась, упал с ветки мне прямо на плечо. Во всяком случае, так я подумал в первое мгновение, пока не увидел, что это никакой не листик, а сложенная из бумаги миниатюрная голубка.

Проповедник потрясенно выругался сквозь зубы, я шикнул на него и сцапал птичку прежде, чем ее увидели законники. Одного взгляда было вполне достаточно, чтобы понять, чья это работа. И если у кого еще имелись какие-то сомнения, то вырванный лист из библии, из которого и была сложена голубка, отметал все сомнения.

Старина Пугало не собирался сидеть сложа руки и томиться в неизвестности, поэтому прислал вместо себя эту одушевленную штуку. В ней едва чувствовалась его темная суть, но я не намеревался таскать ее у себя на плече, словно моряк попугая: она все равно привлекла бы к себе внимание.

— Хочешь наблюдать, смотри издали, — сказал я птичке. — Не лезь другим на глаза.

Она рассерженно выпорхнула из моей ладони и скрылась за нависающими над дорогой ветвями. Кажется, этого никто не заметил.

— Людвиг, оно совсем с ума сошло! — доверительно прошипел мне Проповедник. — Рано или поздно оно тебя подставит, и придется разбираться с законниками.

— Нет прямого запрета на общение с одушевленными, даже если их суть не идеально чиста.

— Идеально чиста? — фыркнул тот. — Скорее наоборот! Пугало идеально темен.

— Это не так, иначе с ним нельзя было бы договориться. Даже если его увидят, то меня обвинять им не в чем. Как я уже сказал — нет законов, которые считают это нарушением.

— Потому что до тебя не было стражей, которые бы этим занимались. Ты — первый ненормальный.

— Как ты помнишь, те стражи, кто видел Пугало, не слишком стремились его уничтожить.

— Я думаю, оно как-то влияет на вас. Околдовывает разум. Но меня-то оно не обманет, я давно уже мертв и знаю, где у него гнильца.

Эти споры могли продолжаться до бесконечности. Чаще всего Проповедник к Пугалу относился благожелательно и порой даже скучал по нему, но иногда на него находило «прозрение», и тогда мне в сотый раз приходилось выслушивать его домыслы, что зародившаяся в огородном пугале душа уничтожит этот мир.

Проповедник частенько гадал, зачем оно увязалось за нами. Ответ, по-моему, очевиден. Во-первых, потому, что это я пригласил Пугало. Так лучше, чем если бы одушевленный остался на том ржаном поле и его серп был в опасной досягаемости от путников.

Во-вторых, ему было скучно. Так же скучно, как Проповеднику, ставшему неотъемлемой частью моей жизни и моим спутником. Души, как это ни удивительно, тоже могут испытывать человеческие эмоции и тосковать в одиночестве.

Проповедник бы еще много чего мне наговорил (я все равно слушал краем уха), но Ханна придержала лошадь и поравнялась со мной. Старый пеликан тут же перестал обсуждать запретные темы, покосился на девчонку и, спрыгнув с лошадиного крупа, буркнул:

— Разомну ноги. Позже тебя догоню.

Несколько минут мы ехали с законницей в молчании, наконец, она набралась духу и сказала:

— Я хочу перед вами извиниться.

— За что?

— За то, что была неправа и мое отношение к стражам сложилось из домыслов и слухов. Из-за этого вчера я допустила ошибку. Из-за своей предвзятости к стражам я сразу сочла вас нарушившим закон и даже не подумала об иных вариантах. За это я прошу прощения.

Она была слишком молода и еще могла, умела и хотела извиняться.

— Извинения приняты.

Ханна неуверенно улыбнулась.

— Тебе придется привыкнуть к стражам.

— И к вашей открытой ненависти?

Я посмотрел в ее необычайно серьезные глаза:

— И к ней тоже. Некоторые из нас погибли из-за тех решений, что приняли в Ордене. Это не обвинение в твой адрес, ты пока еще мало что видела. Но нам не за что любить большинство из тех, кто когда-то были нашими братьями и сестрами.

— Я понимаю. Но также теперь стараюсь понять, что не все стражи — преступники. Как и не все служители Праведности — ваши враги.

— Теперь уже я прошу прощения, — вздохнул я. — Нас воспитывают в ненависти друг к другу, так что я сам порой перестаю замечать ее границы.

— Надеюсь, Ханна вам не сильно досаждает? — Господин Хюбер, до этого несколько раз оборачивающийся через плечо, не выдержал и подъехал к нам.

— Мы просто беседовали.

Я посмотрел вверх и увидел парящую в небе птицу. Маленькую, бумажную пташку, сложенную из вырванной страницы…

Лошади все еще находилась здесь. Как и купеческий груз. Как и трупы.

Возле одного из мертвецов брат Курвус присел на корточки, рукой отогнал пока еще немногочисленных мух, пальцами провел по темным губам покойника: