— Хорошо, — кивнула Лю Синь.

В этот миг из палатки доктора Ли, где спали Санек и Мурат, донесся душераздирающий крик.

Доктор Ли, выхватив пистолет, который, как оказалось, висел у него под халатом в кобуре на поясе, бросился к палатке, туда же побежал воин-воспитатель. Лю Синь последовала за ними.

Когда Лю Синь вбежала в палатку, кто-то уже догадался включить подвешенный вверху фонарь. Картина была страшней, чем в фильме ужасов. Все вокруг было забрызгано кровью. Онемевший от пережитого Санек, совершенно голый, стоял на кровати, зажимая, похоже, глубокую рану на груди, из которой сочилась кровь. Лю Синь смутилась и перевела взгляд на воина-воспитателя, который едва удерживал мальчика в полосатом халате и тюбетейке, сжимавшего в руке окровавленный нож.

— Свой! Свой! Свой! — повторял воин-воспитатель.

А мальчик монотонно твердил:

— Чужой! Бить! Чужой! Убить!

— Да накинь ты халат, дебил! — крикнул воин-воспитатель Саньку.

Тот, едва справляясь с дрожью, потянулся одной рукой и накинул халат.

Мальчик неожиданно сдался и обмяк.

— Свой… — тихо сказал он, и воин-воспитатель вывел его из палатки.

Лю Синь, увидев, что доктор Ли сидит на кровати Мурата и держит его руку, спросила:

— Ну, как там его рука?

— На фиг ему теперь рука! — фыркнул Санек, разрывая простыню и пытаясь промакнуть сочащуюся из раны на груди кровь.

— Да, рука ему действительно больше не понадобится, — вздохнул доктор Ли и добавил: — Всё…

— Как «всё»? — не поняла Лю Синь.

— Да зарезал его этот придурочный мальчик в тюбетейке! — выкрикнул Санек.

— Дайте-ка я вас осмотрю, — предложил доктор Ли, закрывая Мурата с головой простыней.

— Ну, осмотрите… — вздохнул Санек.

Доктор Ли осмотрел, обработал рану и стал накладывать повязку.

— Ничего серьезного, не волнуйтесь… — пробормотал он.

— Не, ну ты скажи! Спит себе человек, никого не трогает. Открывает глаза, а над ним этот джигит с ножом! Так же навек заикой стать можно, — возмутился Санек. — Его ж в клетке держать нужно! Да ладно я! А Мурата бедного.

#Даже пикнуть не успел! Во сне. Чик ножичком, и все…

— Я же предупредил вас, чтобы халаты белые не снимали… — сказал доктор Ли. — И Мурата халатом прикрыл… Он во сне, что ли, его сбросил…

— Да жарко ему было! — выкрикнул Санек. — Я с него и халат, и одеяло стянул, и сам наголо разделся! Как здесь можно спать в одежде… Она же к телу липнет. Противно. Гадко!

— Саша, — вдруг тихо сказал доктор Ли, — скажите, у Мурата есть родные или близкие, кому можно тело отдать…

— Да не надо никому никакое тело отдавать… Он ведь в розыске. Похороните, и все на том… — вздохнув, сказал Санек и, проверив повязку, которую наложил доктор, натянул на себя халат.

В палатку вошел высокий статный седой мужчина в белом халате и, выговаривая слова правильно, но с заметным акцентом, спросил:

— Что здесь произошло?

— Они забыли надеть халаты, — пояснил доктор Ли.

— Кто они?

— Это мои друзья, господин Некрошинский, — ответил доктор Ли.

— Хорошо, — кивнул мужчина и продолжил: — Мне сказали, что здесь есть труп. Что вы собираетесь делать с трупом?

— Что за вопрос? Похоронить конечно! — вступил в разговор Санек.

— Я не с вами говорю! — сухо оборвал его седой мужчина.

— Как скажете, господин Некрошинский, так и сделаем, — сказал доктор Ли.

— Мы его заберем, — сказал седой.

Он вышел, и через пару минут два охранника вынесли накрытое простыней тело из палатки.

— Сейчас перестелем постели, — сказал доктор Ли, — и ляжем спать. Точнее, вы ляжете спать, а мне еще надо поработать с мальчиками.

— Не, вы как хотите, а я спать здесь больше не буду! — покачал головой Санек.

Доктор Ли молча достал из шкафа новые простыни, наволочки и пододеяльники.

— Давайте я вам помогу, — предложила Лю Синь.

— Да, конечно, — кивнул доктор Ли, не выходя из глубокой задумчивости, и, вздохнув, добавил: — Зря это затеял господин Некрошинский, ох зря.

Когда постели были перестелены, доктор Ли сказал:

— Я пойду готовить разведчиков, чтобы поскорее нашли вашего Слепого.

— Только смотрите, чтобы ваши мальчики его не прирезали раньше времени. Он мне живым нужен и здоровым, — заметил Санек, усаживаясь на стул.

Когда доктор Ли, пожелав им спокойной ночи, вышел, Санек, взглянув на совсем обессилевшую от всего пережитого Лю Синь, предложил ей:

— Ты укладывайся спать… А я тебя посторожу.

— Холёсё… — пробормотала Лю Синь, чувствуя, что от усталости попросту теряет сознание.

— Только халата не снимай… — наказал ей Санек и, присев на стул, уставился в одну точку.

Лю Синь буквально провалилась в сон. Но через некоторое время Санек разбудил ее:

— Лю Синь или как там тебя! Прикинь, они Мурата на части режут. Я на улицу вышел, слышу крики дикие. Пошел на крики. А они возле забора устроили метание ножичков. Потом резать стали… Был бы автомат, всех положил бы… А так вот, как трус, как подонок последний, отполз в сторону и сюда…

— Кто? Кого резать? — плохо соображая, в чем дело, пробормотала Лю Синь.

— А, ну да, у тебя ж потеря памяти! Счастливая… — покачал головой Санек.

— Ты спать ложись… Все будет холёсё… — прошептала Лю Синь.

— Мурата жалко! — вдруг воскликнул Санек и разрыдался.

Лю Синь сама не заметила, как опять уснула. Во сне она увидела себя в красивой, расписной лодке, которая плыла по тихой широкой реке… Эта лодка все плыла и плыла по течению. И это было необыкновенно приятное чувство. Будто мама качает ее в колыбели. И напевает нежную-нежную песню.

— Мама! Мама! — послышалось Лю Синь сквозь сон, и она почувствовала, как чья-то рука нежно погладила ее по щеке.

А когда открыла глаза, увидела черноглазого мальчика в полосатом халате и тюбетейке, который гладил ее по щеке и повторял:

— Мама, мама…

Лю Синь опять закрыла глаза и замерла, боясь пошевелиться. Она успела заметить, что уже светает и в их палатку пробиваются первые лучи солнца. И еще, что мальчик не один. Рядом стояли его товарищи по несчастью.

Стул, где, когда она засыпала, сидел Санек, был пуст.

Глеб заметил, что Чингиз, после того как обнаружил под столом пустые бутылки из-под минералки и, как он был уверен, выпытал у подростков, кто именно выпил эту воду, начал очень внимательно присматриваться к тем, кто «признался». Казалось, он ожидал от них какой-то особой реакции. Но ребята вели себя как обычно: в меру веселились, в меру баловались.