Наша дружба с «Зеленым Змием» зародилась в очень давние времена. Религиозные книги древних ариев рассказывают о необыкновенном напитке — соме, делавшем людей равными небожителям. Ученые спорят о том, как он приготовлялся, но это уже частности. Божественный сома — это хорошо известный россиянам самогон. В настоящее время известна масса способов его приготовления. Думается, что и арии знали их в достаточном количестве, и работы для интересующихся этим вопросом хватит надолго. В названии же пьянящего нектара, которое никак не могут объяснить лингвисты, отражено его главное свойство — он сам «гонится» (приготовляется), отсюда и произошло слово «сома».

Нисколько не пропагандируя винопитие, все же следует подчеркнуть, что, являясь потомками первооткрывателей крепких напитков, русские, пусть зачастую в очень неудачной форме, выступают хранителями одной из древнейших традиций человечества, уже чуждой и оттого непонятной многим другим народам. Так, Яков Рейтенфельс, посол Рима в Москве с 1670 по 1673 г., в своих записках о Московии характеризовал русских так: «Они думают также, что невозможно оказать гостеприимство или заключить тесную дружбу, не наевшись и напившись предварительно за одним столом, и считают поэтому наполнение желудка пищею до тошноты и вином до опьянения делом обычным и делающим честь». Здесь посол, как обычно при характеристике русских иностранцами, хватанул через край, но в принципе понятия о гостеприимстве у нас именно такие — накорми и напои. Такой обычай у нас в крови, в наших домах он приобрел характер священного действия, что, к сожалению, не почувствовал римский посол. Н. И. Костомаров по этому поводу писал: «Отличительная черта русского пиршества была — чрезвычайное множество кушаний и обилие в напитках. Хозяин величался тем, что у него всего много на пиру — гостьба толсто-трапезна! Он старался напоить гостей, если возможно, до того, чтоб отвести их без памяти восвояси; а кто мало пил, тот огорчал хозяина. «Он не пьет, не ест, — говорили о таких, — он не хочет нас одолжать!» Пить следовало полным горлом, а не прихлебывать, как делают куры. Кто пил с охотою, тот показывал, что любит хозяина. Женщины, в то же время пировавшие с хозяйкой, также должны были уступать угощениям хозяйки до того, что их отвозили домой без сознания. На другой день хозяйка посылала узнать о здоровье гостьи. «Благодарю за угощение, — отвечала в таком случае гостья, — мне вчера было так весело, что я не знаю, как домой добрела!» Но, с другой стороны, считалось постыдным сделаться скоро пьяным. Пир был, в некотором роде, война хозяина с гостями. Хозяин хотел во чтобы то ни стало напоить гостя допьяна; гости не поддавались и только из вежливости должны были признать себя побежденными после упорной защиты. Некоторые, не желая пить, из угождения хозяину притворялись пьяными к концу обеда, чтобы их более не принуждали, дабы таким образом в самом деле не опьянеть».

Да, пьянство — порок, болезнь, но это и испытание, и самопознание, это поединок с «пьяным чудовищем», который человек может если и не выиграть, то, по крайней мере, не проиграть. Надуть Черта — характерный мотив русских сказок и быличек, так же и с Хмелем: хорош приятель, но пусть знает место и время. Ибо Горе вместе с ним приходит один раз, но зато уж навечно.

Поэма «Демон» — знаковое сочинение Лермонтова. И не потому, что она плод напряженной десятилетней работы и не уступает по своим художественным достоинствам лучшим образцам его лирики или завораживающей прозе «Героя нашего времени». Изысканность и совершенство стихов поэмы почему-то не имеет здесь первостепенного значения и отступает на второй план. А вот сама тема и сюжет, допускающий разнообразные интерпретации, буквально приковывают внимание, заставляют вчитываться и напряженно размышлять. После прочтения «Демона» нельзя избавиться от ощущения, что Лермонтов вдохнул в свое произведение некую тайну, которая мучила, волновала его и которую сам он не в силах был до конца разрешить. Лермонтовский Демон не похож на своего библейского собрата, уже одно это подогревает интерес исследователей, вдобавок ко всему в его образе чудится сила и внутренняя мощь, которая, кажется, и не снилась библейскому Сатане. Мы сталкиваемся с явлением исключительным, превышающим наш опыт, почерпнутый из чтения богополезных христианских сочинений. Лермонтовский Демон столь же загадочен, как и сам поэт, это двойники, которые, похоже, жили одной жизнью и питались одними идеями. Докопаться до последних — значит приблизиться к разгадке «Демона».

Главным событием, перевернувшим жизнь Демона, было изгнание его из рая. Это произошло до событий, разворачивающихся в повести (поэма имеет подзаголовок «Восточная повесть»). «Счастливый первенец творенья», «чистый херувим», он «блистал» в раю, в «жилище света», в атмосфере доброжелательного внимания,

Красота и любовь окружали его, но в одночасье все изменилось. По неизвестной, не указанной в повести причине, Демон был удален из обители вечного благоденствия и лишен ангельского чина. В тексте ничего не говорится о деталях ухода Демона, автор ограничивается только указанием, что его герой стал «изгнанником рая»:

Но, с другой стороны, Демон еще и не стал обитателем преисподней:

Не будем забегать вперед, но уже ясно, что это еще юный, неоперившийся Дьявол. Он, безусловно, отличается от Сатаны времен единобожия, это та самая тень Бога, о которой шел разговор ранее, это злой дух Ветхого Завета, который еще не сделал окончательного выбора в пользу ада. Вот оригинальный момент лермонтовского замысла.

Демон — своего рода отверженный и среди собратьев по несчастью:

Еще одно неожиданное уточнение библейского мифа: падшие ангелы, по Лермонтову, не очень-то роднились между собой. Каждый из них спасался в одиночку. Хотя в конечном итоге все они и собрались под крылом Люцифера-Сатаны, но приходили они к своему покровителю разными путями. Наш герой вообще одно время потерялся и не ведал, куда нес его «рок событий»:

Ладья, плывущая неведомо куда, — образ более чем впечатляющий. Можно ли не сострадать попавшему в подобную ситуацию? Она становится еще более драматической, если учесть, что Демон не потерял ни своего могущества, ни своей силы. После злополучного изгнания он властвует над землей, в его ведении толпа «служебных» духов, которых он именует подвластными ему братьями. Кажется, все устроилось как нельзя здорово, — живи и царствуй! Но вместо этого Демон странствует «в пустыне мира без приюта». Он принялся было творить зло (более от обиды, чем сознательно и планомерно!), однако и зло быстро наскучило ему.