быть, по ошибке называешь себя кабардинцем? Ты уже доказал, что забыл, что Юрий – наш гость. Теперь тебе остается плюнуть на мои слова, на слова старика, и уйти…

– Не говори так! – Заурбек кинулся к Адиль-Гирею и схватил обе его руки. – Я сделаю все, что хочешь… Господин полковник, – обратился он к Юрию. – Ради Аллаха, простите меня. Но клянусь вам, придет время, и вы вспомните эту минуту, вы увидите тогда, что Заурбек умеет веселиться и умеет умирать.

Заурбек протянул руку, и полковник Юрий вложил в нее свои маленькие игрушечные пальцы. Но сделал это он нехотя, и было видно, что он не особенно верит словам Заурбека.

А из собрания неслись звуки зурны, бубна и неизбежных во время всякого веселья на Кавказе выстрелов. Из всех обрядов только похороны обходятся здесь без стрельбы.

Через несколько дней большевики заняли Нальчик. Полковник Юрий переехал в Грузию, а оттуда в Персию, где находились англичане. Он поступил на службу в королевский гусарский полк и принялся энергично воевать с турками. Заурбек остался под властью большевиков.

Глава VI

Под большевиками

Большевизм проникал в Кабарду несколькими руслами. Первоначальным очагом большевизма являлся артиллерийский дивизион, задержавшийся в центре Кабарды на пути с Кавказского фронта в средние губернии России. Однако, как только Кабардинский полк прибыл на родину (с австрийского фронта), артиллеристов разоружили и вывезли на главную магистраль железной дороги, идущей на Ростов. Большевистские идеи и большевистскую настроенность привозили в Кабарду солдаты, возвращавшиеся с фронтов. Эти солдаты в большинстве случаев были уроженцами нескольких русских селений, разбросанных по Кабарде.

Наконец, было еще одно – и совершенно неожиданное – увлечение идеями Октябрьской революции: группа религиозно-национально настроенных учеников мусульманской духовной школы во главе с Назыром [69] верила, что именно большевистский октябрь принесет Кабарде обновление слова пророка Магомета и возрождение народной души. Каким образом можно было прийти к такой странной мысли? Что общего между атеизмом коммунизма и покорностью Богу, составляющей самую сердцевину ислама?

И тем не менее те самые люди, которые уверовали в Ленина и его миссию, одновременно поклонялись Назыру, видя в нем нечто вроде мусульманского пророка, ниспосланного небом Кабарде! Находились фанатики, утверждавшие, что они «сами видели», что «от чрева Назыра исходит сияние». Именно этому революционно-религиозному течению и досталась в конце концов победа над остальными течениями. Однако, во имя исторической действительности, надо добавить, что едва только коммунизм восторжествовал на всем пространстве России и Кавказа, красная Москва постаралась отделаться от Назыра и его приверженцев.

Религиозная струя была частью отсечена путем физического истребления носителей религиозных настроений, частью задушена путем систематического преследования всего того, что хотя бы отчасти напоминало религию. Так что, в конце концов, тот самый Коран, во имя которого шли кабардинцы, помогая коммунистам, был коммунистами растоптан и повержен в прах.

…Что ожидает Кабарду в будущем? Что ожидает Россию в будущем? Что бы ни ожидало, это не будет коммунизм.

Это не будет также и «старая правда», отвергнутая коммунизмом. Это будет нечто новое, еще не бывшее. Кажется мне, что намеки на это новое слышались в речах Заурбека…

…За несколько дней до коммунистического переворота полк разошелся по домам. Некоторые, подобно полковнику Юрию, выехали из Кабарды, некоторые укрылись в дальних аулах. Заурбек нанял новую квартиру невдалеке от центра города и зажил там в обществе мальчика-австриенка, подобранного на фронте, и своей любимой кобылы Дины.

Заурбек очень ловко пользовался противоречивостью распускаемых о нем слухов. Эти слухи служили ему защитным плащом, в который он укрывался от преследований. Когда, например, Заурбека спрашивали: правда ли, что он ездил во Владикавказ и там договорился с Советом Народных Комиссаров и даже получил от них деньги на формирование большевистского отряда, – он отвечал: «А как вы думаете, правда ли это?». И если собеседник допускал, что это правда, то Заурбек сознавался, что да, он вел переговоры, но денег не получил; «…пока не получил», – многозначительно добавлял он. Если же собеседник отплевывался и «не допускал такой мысли», то Заурбек прямо спрашивал его: а что по его, собеседника, мнению следует делать? Подчиниться коммунистам? Сотрудничать с ними? Или, быть может, бороться с ними вооруженной рукой?.. Так, постепенно, одного за другим, он перебрал едва ли не всех тех, на кого можно было бы рассчитывать в случае открытого столкновения. В близких и дальних аулах, по мере того как народ познавал истинную сущность коммунизма, все чаще и чаще произносилось имя Заурбека. Он еще ничего не сделал, но почему-то о нем говорили. Говорили неопределенно, глупо, зачастую не отдавая себе отчета в том, что, собственно, от него ожидают? Но главное в том, что говорили… Впрочем, некоторые факты, относящиеся к Заурбеку, стали известны в подробностях…

…Напротив заурбековской квартиры находился постоялый двор. Держал его кабардинец. Из столовой этого постоялого двора Заурбек получал обед. Однажды, ночью, кто-то загрохотал ставней, за которой он спал. Заурбек вскочил. Рядом с ним всегда лежал карабин.

Направив дуло карабина в окно, спросил: «Кто это?»

– Аллахими хатырка (ради Бога), – раздался голос хозяина постоялого двора, – пройди в мой дом и посмотри, что там делается! После Аллаха я пришел за защитой к тебе. Если и ты отвернешься от меня, на мою долю останутся еще камни. Я у них выпрошу помощь…

Заурбек накинул шинель, надел папаху и ночные туфли, и в таком, довольно невоинственном виде отправился в харчевню. Там, в большой комнате (столовой), гудела и верещала толпа. Дело шло о том, что красноармейцы, обыскивая постоялый двор, насильно ворвались в помещение, где спали женщины. Отец и муж заступился за дочерей и жену. Он сказал, угрожая винтовкой, что сначала расстреляет все патроны и выпустит последнюю пулю в свой лоб, а потом – через его труп – пусть красноармейцы идут в комнату женщин. Красноармейцы, предводительствуемые пьяным типом, обвешанным пулеметными лентами, старались обезоружить заступника женщин. Находившиеся в харчевне кабардинцы противились этому. Друг против друга стояли красноармейцы и кабардинцы и кричали, и невозможно было разобраться в их крике. Впереди красноармейцев стоял их предводитель. Он вырывал винтовку из рук кабардинца, а остальные помогали той или другой стороне. Приход Заурбека остался незамеченным. Прислушавшись к крику и разобравшись, в чем дело, Заурбек внезапно растолкал толпу локтями, выбился на середину.

– Смир-р-рно! – заорал он во все свое командирское кавалерийское горло.

И тотчас воцарилась тишина: дисциплинированность солдат сказалась в красноармейцах: они замерли в положении «смирно». Только предводитель не опустил руки по швам.

– Что тут происходит? Чья это винтовка? Дай