– Интересно, что ты видела, когда приходила сюда раньше? – перекрикивая шум моторов, спросил Николай.

Жюли огляделась: ни моторы, ни генераторы ее ничуть не интересовали. Ее новая форма прилипала к телу, кружилась голова. Ступив в лужу и промочив ноги, она сжала руку Николая и вскрикнула:

– Николай, здесь можно где-нибудь присесть?

Он кивнул и расплылся в улыбке.

Когда корабль отправлялся в путь, в мужскую спальню по ошибке принесли лишний матрас. Сметливые механики тут же утащили его в темный угол за одним из моторов, подставили под него четыре ящика, и за три дня на море матрас успел сослужить бесценную службу: на нем можно было прикорнуть во время работы, проспаться от похмелья и даже сыграть в карты. Но насколько Николаю было известно, никто еще не приводил туда женщину. Пока еще не приводил.

Они завернули за угол, и Николай жестом указал на кровать. Жюли ответила ему смущенным взглядом, а он пожал плечами.

– Жюли, здесь нет комнаты отдыха! – крикнул он. – И сидеть-то особенно негде.

Хотя еще три дня назад матрас и простыни были совершенно новыми, они уже выглядели не свежими. Мужчины наверняка ложились на них в ботинках. Жюли нервным жестом разгладила простыню и смахнула рукой грязь. Она еще ни разу не сидела на кровати с посторонним мужчиной, только с братьями. Посмеиваясь, Николай сел рядом и тут же посадил Жюли себе на колени. Она почувствовала облегчение оттого, что может отдохнуть, но сердце ее колотилось – она сложила руки на коленях и уставилась в пол. Николай потянулся за медальоном.

– Я рад, что ты носишь мой медальон, – сказал он.

В углу за мотором стоял невыносимый шум. Николаю приходилось чуть ли не кричать, но Жюли понимала его не столько по словам, сколько по жестам. Он выпустил из рук медальон и положил руку ей на грудь.

– Хочу посмотреть, как он выглядит на твоей коже.

Жюли изумленно раскрыла глаза, а Николай уже расстегивал ее форму. Другой рукой он поднял ей подбородок и отвлек долгим поцелуем. Жюли тихонько застонала, закрыла глаза и упала ему в объятия.

Расстегнув форму, он добрался до ее сорочки.

– Дайка мне на тебя посмотреть! – лаская Жюли, крикнул он ей в ухо, и жестом попросил снять сорочку.

Жюли задрожала. Это то, что девушки должны делать для своих ухажеров? У нее не было раньше мужчин, но она считала, что такое делают только женатые пары. Однако ей хотелось угодить Николаю, и она вытащила руки из рукавов и сняла сорочку. Когда они с Лоиком детьми ходили к морю, то всегда купались в одних трусах, но она знала, что в двадцать один год обнажать грудь неприлично. Золотой медальон, поблескивая, соскользнул между грудей.

Николай нежно провел рукой по ее коже, восторгаясь ее гладкостью и белизной, а потом слегка прикоснулся к торчащим соскам. Улыбаясь, он свел груди вместе, пряча под ними медальон.

– Ты такая милая, – глядя Жюли в глаза, выдохнул он. – И такая красивая!

Он уткнулся щетинистой щекой ей в шею, погладил волосы, нежно провел губами по уху и тихо произнес:

– Я тебя хочу.

По телу Жюли разлилась жгучая теплота – никто еще никогда не называл ее красивой, – и так приятно было думать, что она кому-то нужна. Но что означали его слова?

Николай уложил ее на матрас и лег сверху. Она ощущала его тепло и тяжесть его тела. Он опять жадно впился губами в ее губы. Жюли опять простонала, но на этот раз не от возбуждения – у нее кружилась голова, и трудно было дышать. Когда Николай перестал ее целовать, она обрадовалась. Все еще с закрытыми глазами, она старалась выровнять дыхание и сдержать тошноту.

Теперь уже губы Николая скользили по ее грудям. Жюли, извиваясь, пыталась вырваться. Что все это значит?! Она толкнула его.

– Не надо, Николай! – крикнула она. – Прекратите! Я никогда…

Он заглушил ее слова поцелуем и зажал Жюли между ног. Скованная его ногами, она не сдавалась и колотила его в массивную грудь. Его толстый язык затыкал ей рот – она не могла произнести ни слова, и ее тошнило. Жюли почувствовала, что ее вот-вот вырвет, и она попыталась поймать его взгляд: он должен остановиться! Но ее паника только еще больше его подзадорила. Николая было просто не унять: он прижимал к матрасу ее руки, хватал за волосы, шарил пальцами по ее телу, сжимал ягодицы. А потом рукой размером с медвежью лапу полез ей между ног.

Поцелуи на миг прекратились – теперь он сражался с брюками, пытаясь одной рукой расстегнуть их. Его лица Жюли не видела – в полурасстегнутой рубашке виднелась его волосатая грудь с татуировкой. И Жюли принялась кричать ему в грудь.

– Нет! Нет! Нет! – Но ее слова тонули в диком шуме мотора. – Нет!

Он стащил с нее трусы и, крепко держа ее обеими руками, вошел в нее.

– Николай! – вскрикнула она и прикусила губу, ей казалось, что ее раздирают на части.

Николай качался вверх-вниз в ритме качки корабля и грохота мотора. Жюли закрыла глаза и сжала зубы – сил бороться у нее больше не было. Он входил в нее снова и снова, пока наконец не вскрикнул, точно в агонии. Он задрожал, облил ей живот теплой жидкостью, а затем отпустил ее и повалился рядом. Тяжело дыша, он взвалил ее себе на грудь и нежно обнял.

– О, Жюли! Девочка моя! – истекая потом и задыхаясь, вскричал он.

Он наклонился к Жюли и лизнул ее родинку, а потом грязной простыней вытер ей живот.

– Это было потрясающе!

Жюли приподнялась, уперлась локтями Николаю в грудь и заглянула ему в лицо. Лицо его сияло любовью. Между ног у нее было больно, все ныло и кровоточило. Что произошло? Неужели он не слышал ее крики и не чувствовал ее удары? Жюли изумленно смотрела ему в глаза. Николай поцеловал ее в кончик носа. Да он что, абсолютно не понимал, что сделал ей больно? Попробовать ему объяснить? Но что ему сказать?

– Хочешь сегодня ночью здесь поспать? – громко спросил Николай и обнял Жюли. После такого перенапряжения он явно готов был ко сну.

Тело Жюли болело и ныло, внутри все клокотало, ей было невыносимо жарко, и ее страшно тошнило. Она отодвинулась от Николая, перегнулась через край постели, и ее стошнило. Но и когда рвота кончилась, она продолжала сотрясаться от рвотных позывов, из ее глаз хлынули слезы. Наконец тошнота прекратилась, и Жюли, прикрыв руками обнаженную грудь, легла на свободную часть матраса. Зачем она сняла сорочку? Неужели этим жестом она дала ему понять, что хочет всего этого? Неужели она таким образом дала ему разрешение? Онемев, Жюли уставилась на стену.

– Наверное, мне лучше проводить тебя назад! – протянув ей свернутую в клубок одежду, прокричал Николай. – Вид у тебя неважный.

Жюли, отвернувшись от него, принялась одеваться: сначала сорочка, а за ней форма прислуги первого класса, вся мятая и порванная. Трусы же валялись на полу в лужице морской воды – она даже не подняла их. Жюли с трудом привстала с постели и тут же чуть не упала. И дело было не только в том, что она ослабла и плохо себя чувствовала, корабль теперь качало намного сильнее, чем раньше.