случайно там начали строить свои дома и Леблон, и первый русский живописец Иван Никитин. А позже на прешпективе поселились Михаил Земцов и Франческо Бартоломео Растрелли. Доминико Трезини избрал Васильевский остров.

В. О. Михневич, автор старинного путеводителя по Петербургу, сообщает, что первые линии Васильевского острова заселялись иностранцами и поэтому назывались Французской слободой. Как свидетельствуют документы, служивший в слободе пастор Бонавентура жил «в доме французского мастера Пино, да городового мастера Трезина для учения детей». Так мы узнаем еще одного соседа архитектора, с которым он поддерживал добрые отношения. Родители, чьи дети занимаются у одного наставника, как правило, меж собой дружат. Правда, в 1726 году, после смерти царя Петра, талантливый декоратор Никола Пино покинул Россию. Он вернулся в Париж, где прославился как один из создателей грациозного, прихотливого рокайльного орнамента.

Примечательно, что, хорошо зная русский язык и прожив в Петербурге многие годы, Трезини все же предпочел поселиться среди выходцев из Европы. Рядом с близкими ему по духу резчиками по дереву, декораторами, живописцами, строителями, основавшими Французскую слободу.

III

Новоиспеченные Петром князья и графы из российского дворянства не очень рвались к власти. Устав от бешеного темпа, заданного царем-реформатором, они наконец-то получили возможность в тишине и покое насладиться всеми благами обретенного богатства и положения. И охотно уступили деловые хлопоты и ежедневные монотонные служебные заботы иностранцам.

Кормило государственной власти исподволь забрал в свои руки сын пастора из Вестфалии Андрей Иванович (Генрих Иоганн Фридрих) Остерман. Посол Испании при петербургском дворе дюк Лирийский и Бервикский дал ему такую характеристику: «Он имел все нужные способности, чтобы быть хорошим министром… но был коварен в высочайшей степени, и религии в нем было мало, или, лучше, никакой; он был скуп, но не любил взяток. В величайшей степени обладал искусством притворяться…»

Генерал-губернатором Петербурга и всей Ингерманландии, главным директором всех российских крепостей, а затем и президентом Военной коллегии (должности, которые недавно занимал Меншиков) стал сын военного инженера из Ольденбурга Христофор Антонович (Бурхард Кристоф) Миних. После службы во Франции и при мелких немецких князьках он в 1721 году приехал в Россию и сразу же получил должность генерал-инженера. Тот же испанский посол сообщает о нем: «…самолюбив до чрезвычайности, весьма тщеславен, а честолюбие его выходило из пределов. Он был лжив, двоедушен, казался каждому другом, а на самом деле не был ничьим… Несносен в обращении со своими подчиненными».

Однако в уме и знании инженерного дела отказать ему нельзя. Немало сделал Миних для строения Ладожского канала и шлюза по реке Тосна. А в 1727 году предложил интересный план защиты Петербурга от наводнений. Планом почему-то не воспользовались. Но на чертеже, уцелевшем до наших дней, хорошо видна трехлучевая система центра города. Прием, и сегодня рождающий восхищение: от здания Адмиралтейства, от горящей на солнце иглы разлетаются три проспекта — уже существовавший Невский, будущая Гороховая улица и Вознесенский проспект.

К этому человеку попадает в частичное подчинение Доминико Трезини.

Новые слуги малолетнего императора с опаской и презрением относятся к людям прошлого царствования. Особенно к тем, кто еще несколько месяцев назад был приближенным ненавистного Меншикова. Трезини в их числе. Правда, опыт, мастерство, трудолюбие зодчего еще нужны. Хотя бы для строения нового государева дворца на бывшем Васильевском, а ныне Преображенском острове. Но чуть осадить Трезини, поставить его на место, дать понять, кто теперь начальник, Миних считает необходимым.

Началось с мелких придирок.

15 февраля 1728 года Миних обращается в Канцелярию от строений с грозным запросом: почему на возведении Зотова бастиона в крепости находится только один кондуктор (унтер-офицер) инженерного корпуса? Надобно больше. Директор российских фортеций желает всюду иметь по нескольку своих надежных соглядатаев. Этот вопрос — по существу первый скрытый реприманд — выговор Доминико Трезини.

Архитектор почтительно отвечает на следующий день:

«Высокоблагородный и превосходительный господин,

милостивый государь мой.

…Вашему Превосходительству доношу, от зачатия строения Санкт-Петербургской фортификации с 1706 года, которой доныне построено 3 бастиона и 5 куртин, отправлял я работы с определенными при мне подмастерьями и учениками без остановки.

И ныне оную работу, обретающимися при мне кондукторами, которых при мне имеется 4, гезелей 2, которых считать за кондукторов, итого 6. Учеников 5. Итого 11. Из оных, при помянутой работе новозачинающегося болверка Зотова, определено и обретаетца повседневно, с переменою от других положенных на меня работ и от рисования чертежей, кондукторов и гезелей по 4, учеников по 3 человека. Итого по 7 человек…

Ежели Его Превосходительство господин генерал-поручик, Святого Александра кавалер соблаговолит определить сюда, в Санкт-Петербургскую фортификацию, для обучения практики кондукторов инженерного корпуса и учению молодых людей сколько соизволят… государству впредь полезно к строению… понеже такой практики в деле плотин и фундамента каменного здания нечасто случается.

В прочем остаюсь Вашего Превосходительства, милостивого государя моего, покорным слугою».

С чувством собственного достоинства и правоты Трезини убедительно доказывает несправедливость обвинения. Кондукторов на строительстве не один, как утверждает Миних, а четыре. Да в помощь к ним еще три гезеля. А дальше — тонкий дипломатический ход: конечно, следует прислать еще кондукторов для обучения.

Лучшей школы, чем строительство крепости, найти трудно. И наконец, слова, где звучит интонация покойного Петра I, — «государству впредь полезно». Но Миних такого ответа не забудет. Несмотря на послание Трезини, он направляет в крепость еще четырех кондукторов. И зодчий вынужден донести: «Всем им надлежащее будем показывать и станем стараться, чтобы они той практике прилежно обучали…»

Через несколько месяцев новая и не очень приятная встреча с Минихом. И не по своей воле, а по просьбе Синявина, непосредственного начальника. Ульян Акимович в Москве, вместе с императорским двором, а новый генерал-губернатор Петербурга Христофор Миних на берегах Невы. Вот и просит начальник Канцелярии от строений своего друга и помощника архитектора Трезини разрешить с Минихом щекотливый спор: о принадлежности нескольких крепостных дворов на Ладоге. Каждая из сторон считает их своими. Но законные права на стороне Синявина. Однако генерал-губернатор не любит выпускать что-нибудь из своих рук. И Трезини оказывается в сложном положении. Вдобавок ко всему Миних мечтает присвоить всю славу строителя Петропавловской крепости — этого символа императорской власти и нового города. Он требует передачи всех рабочих чертежей фортеции в свое ведомство, а получив их — сжигает…

Многие годы спустя, очутившись в ссылке в далеком Пелыме, куда отправила его дочь Петра императрица Елизавета, разжалованный генерал-фельдмаршал начнет откровенно злобствовать в адрес полковника Трезини. Мечтая вернуться в Петербург, Миних в 1744 году отправит многословное письмо государственному канцлеру Алексею Бестужеву-Рюмину. Цель письма — доказать, что без него, Миниха, инженерное дело в России зачахнет. Для убедительности он подтасовывает факты. Зная, что Доминико Трезини уже десять лет как нет в живых, Миних пишет о Петропавловской крепости: «…я все наружные укрепления строил». И дальше, противореча самому себе: