архитекторском доме для посылок и разных поручений шесть денщиков из солдат, на которых Канцелярия от строений отпускала 25 рублей 721/2 копейки.

В конце декабря 1728 года Трезини уже доносит: «…на Преображенском острову дом Его Императорского Величества каменным строением которого сделано до первого апартамента вышиною девяти фут с половиною… да позади тех палат каменные конюшни и сараи и жилые покои, на которых стропила поставлены и зачаты крыть гонтом, а всего недокрыто и внутри не отделано…»

К 1 марта 1729 года во дворце «сделаны перегородки, стены обиты прутьями и помазаны серой известью и побелены».

Закончить сооружение Зимнего дома для Петра II архитектор не успел. Пока юный государь находился в Москве, генерал-губернатор Петербурга, видимо, не очень торопил зодчего. А когда 19 января 1730 года Петр II скончался, то и строительство прекратили. Неизвестно было, кто станет новым правителем России и чего изволит пожелать. О затраченных силах и средствах горевать не полагалось. Лишь в середине столетия, при Елизавете Петровне, дворец достроили, переделав внутри для новых нужд — для Кадетского корпуса, школы будущих российских офицеров.

Сегодня дворец — учебный корпус Санкт-Петербургского университета (Университетская набережная, дом 7/9). Фасадом здание смотрит на Неву. И с Адмиралтейской набережной на него открывается великолепный вид. Протяженное, двухэтажное, с мощной центральной частью, чуть выступающей вперед, оно выделяется солидностью и значимостью. По своим размерам дворец внука почти в полтора раза превосходит Зимний дом деда. Если первый растянулся в длину на 37 окон по фасаду, то второй — только на 25. Архитектор выделил и там и здесь центр здания. В доме Петра I он небольшой, всего в три окна, и украшен колоннами, аттиком. Во дворце внука центр огромный: в 13 окон по фасаду. И выделен он надстройкой третьего, невысокого этажа. (Правда, мы, наверное, никогда не узнаем, какой окончательный вид хотел придать Трезини этому дому, и судим только по тому, что дожило до наших дней.) У здания на Васильевском острове нет боковых ризалитов, но привычные для Трезини пилястры скрадывают однообразие фасада. С Невы не видно служебных корпусов позади дворца. Три одноэтажных флигеля, расположенные покоем, ограничивают поместительный внутренний двор. Восточный корпус, который вытянулся параллельно зданиям Коллегий, предназначался для конюшен, каретных сараев и жилья прислуги. Его длина 74 сажени (158 метров) и ширина 5 сажен (10,6 метра). В северном флигеле собирались разместить ледники, амбары, кладовые и помещения для слуг. Все тот же усадебный помещичий порядок застройки, освободиться от которого еще не приспело время.

Разглядывая дворец и представляя, каким он мог быть — высокая крыша с переломом, декоративные украшения, позолота, — вдруг начинаешь сознавать, что с годами Трезини постепенно обретал чувство уверенности в своих возможностях, мастерство, силу, свободу в полете фантазии. Достаточно мысленно выстроить в один ряд Летний дом и первый каменный Зимний дворец, боковые флигеля Александро-Невского монастыря, здания Коллегий, последний дом Петра I и, наконец, этот незавершенный дворец, как становится наглядным путь, пройденный мастером. Но если бы юность умела, если бы старость могла…

Когда умер Петр II и оборвалось строение дома на Преображенском острове, Доминико Трезини исполнилось шестьдесят. Возраст для того времени очень почтенный. И вдобавок ко всему осенью 1727 года и следующей зимой он начинает тяжко болеть. Пользовал его президент медицинской канцелярии и придворной аптеки Иван Богданович Блументрост, старший брат первого президента Петербургской Академии наук.

Вероятно, лечение было удачным, а может, организм тессинца еще был крепким, но Трезини выкарабкался. И с прежним тщанием продолжал исполнять все порученное ему.

Нет документов, способных поведать, как относился архитектор к перемене министров, к заговорам — факциям, к опалам и ссылкам своих прежних знакомцев. Но есть донесения и рапорты с требованиями извести досок кирпича, мрамора. В 1726 году под Петербургом нашли залежи этого декоративного камня. Гаэтано Киавери, освидетельствовав его, дал заключение: мрамор после шлифовки пригоден для украшения зданий. И Трезини решил выложить им пол в Петропавловском соборе.

Очередная смена правителя России, приключившаяся в Москве, завершилась для Трезини принятием новой присяги. С восшествием на престол императрицы Анны Иоанновны отпечатали сотни и тысячи листов с присягой на верность новой правительнице. И все государственные служащие обязаны были собственноручно расписаться, что свято станут соблюдать данную ими клятву. Кое-кто внизу листов приписывал слова радости и умиления по случаю избрания императрицы, восторги ее мудростью и добротой. Но бездушные чиновники, принимавшие клятвы, оставляли эти верноподданические излияния без внимания. Они складывали листочки с присягой в ровные плотные пачки и туго перевязывали их крепкой бечевкой. В таком виде они и по сей день хранятся в архиве.

Через две недели после принятия присяги пришло повеление: полковнику фортификации и архитектору Трезини со всеми чертежами сооруженных им зданий прибыть в Москву не мешкая. А еще через девять дней, 23 марта, Трезини подает прошение: выдать ему и его помощникам Василию Зайцеву и Даниилу Елчанинову жалованье для поездки, а для «отвозу» чертежей и моделей выделить «подвод почтовых четыре».

В эти же дни в Канцелярию от строений обращается с ходатайством Бартоломео Карло Растрелли, просит принять «во охранение» дом и вещи, так как уезжает в Москву по собственной надобности. Растрелли едет вместе с сыном. Конечно, они тоже везут с собой чертежи и рисунки домов, построенных ими в Петербурге.

Расчет правильный. Истосковавшаяся по роскоши в курляндской глуши, новая русская императрица мечтает о пирах, шумных празднествах и новых нарядных дворцах. Между старыми друзьями — Растрелли и Трезини — возникает негласное состязание: кто получит выгодный заказ. Если для Трезини победа в этом споре не столь уж важна — ему выплачивают жалованье в Канцелярии, то для Растрелли это вопрос дальнейшего существования, заработка, хлеба насущного.

Как выясняется из последующих документов, поскакал в Москву и Готфрид Шедель. Тоже рассчитал: при немецком окружении новой императрицы у него есть шанс получить работу.

Огромная мужеподобная Анна Иоанновна вместе с любимцами Эрнстом Иоганном Бироном и Рейнгольдом Левенвольде разглядывала рисунки и модели, доставленные архитекторами. Правительница замыслила строение двух новых дворцов для себя. Зимнего — в Кремле и Летнего — в Лефортово. Предстояло выбрать, кому доверить это важное государственное дело.

Строгие, практичные здания Трезини не могли понравиться Анне Иоанновне. Время царя Петра кончилось, и теперь дворцы ушедшей эпохи представлялись новой русской императрице слишком скромными и, пожалуй, даже бедными. Она жаждала пышности и роскоши.

Заказы на строения получил мастер итальянского барокко — Растрелли. Для быстрейшего возведения Летнего дома в помощники к нему определен Иоганн Готфрид Шедель.

Доминико Трезини милостиво разрешили возвести только главные, западные врата с колокольней при мужском Донском монастыре. Чтобы не был его приезд в Москву бесполезным.

Но почему именно Донской? Монастырь этот принадлежал к числу тех, которые цари обязательно посещали. Этот — 19 августа. В день