После этого «хам» так же спокойно отчалил в сторону, присматривая новое «поле деятельности».

Я подошла поближе и прочитала:

«Мы поможем тебе избавиться от пагубной страсти! Мы твои братья! Приди к нам — не верь, что от наркотиков нельзя избавиться!»

Внизу сей призыв украшало изображение головы Адама, что наводило на грустные размышления. Оглянувшись, я попыталась найти «брата», но он уже исчез, торопясь спасти как можно больше несчастных наркоманов.

Впрочем, теперь у меня были телефон и адрес. А уж подпись на листовке заставила меня лихорадочно начать поиск блокнота, записывая этот номер и адрес.

Под листовочным текстом маленькими красными буквами сияла надпись: «Трудовая молодежь».

* * *

Ну вот тебе и привет от Владика, дорогая Сашенька! Не знаю отчего, только на меня эта дурацкая листовка подействовала крайне отрицательно. И так настроение на нуле, а уж после встречи с представителем «трудовиков» и вовсе захотелось спрятаться в свою норку с томиком Вийона, включить Моцарта или Альбинони и представить себе, что ты один. Остального мира с его вопиющими вульгарностями — как все на свете владики и нещадовы со своими сестрами и отцами, думающие, что им ведом ответ, — просто нет…

Впрочем, теперь в нем нет и всезнающих Владика с Нещадовым.

— Может быть, они просто кого-то основательно достали своей самоуверенной тупостью, — сказала я, отходя от столба с омерзительной листовкой.

Автобус подъехал, но я передумала садиться в него. «Мне захотелось в ночь, туда, в метель»… Наивное желание оказаться в снежном тумане, позволив себе непозволительную роскошь одиночества хотя бы на десять минут, это то, что было мне сейчас необходимо!

Я шла по заснеженному проспекту, не обращая внимания на прохожих. Для меня существовала только метель и где-то играла музыка. Странно, но это была не какая-нибудь новомодная гризетка, с детским усердием выводящая нотки нехитрого мотивчика, а тот самый Альбинони, которого я так хотела услышать. Правда, подойдя поближе, я услышала голос Джима Моррисона и поняла, что это «Американская молитва». Его посмертная запись. Своеобразный «Реквием». Грустный, немного воздушный, напоминающий своим адажио о жизни, смерти, любви… Если ко всему этому прибавить слово «осмысленный» — осмысленная жизнь, осмысленная смерть, осмысленная любовь… — тогда все становится прекрасным, как этот пушистый снег.

Я подошла к лотку с кассетами. Парень стоял, явно равнодушный к окружающему миру. Совсем как и я.

— Это Моррисон, — пояснил он, видя мою искреннюю заинтересованность. — Не продается. Личная коллекция.

— Ну и ладно, — ответила я. — У меня он тоже есть. Хотя мне казалось, что это Альбинони.

— Да, но в данный момент это Моррисон. «Американская молитва».

В принципе я и сама это знала, но скромно промолчала. Хотя на мой взгляд Альбинони все равно останется Альбинони, кто бы его ни играл.

Рядом с этой музыкой все померкло. Мне казалось, что все происшедшее со мной — просто дурной сон.

Я понимаю, это не так. Но хотя бы на минуточку я могла себе это позволить?

Я подошла к консерватории. Ее высокий шпиль, напоминающий готический замок с привидениями, возвышался над проспектом гордо и немного отстраненно. В фойе висели афиши.

«Альбинони, Моцарт, Вивальди», — прочитала я. Камерный оркестр. Концерт состоится сегодня, в шесть вечера. И я пойду, несмотря ни на что. Потому что в этом увидела перст судьбы. Если тебе ужасно хочется послушать Альбинони и ты можешь это сделать в этот же вечер, значит, надо это сделать.

Может быть, появятся нужные мысли!

До концерта мне надо еще было сделать два дела. Первое — явиться к обожаемому шефу… Шефу, шефу…

О черт! Лучше бы я не вспоминала этого! Вся детская радость от кружащегося снега и предчувствия музыкального пиршества растаяла. Там, у моего шефа, сидела заплаканная сестра Нещадова. Убитого Нещадова. Смерть ворвалась в мои мысли и начала усмехаться, наслаждаясь триумфом.

— Не дождешься, — процедила я сквозь зубы. — Все равно буду весь день жить предчувствием приятного вечера!

С этими благими мыслями я и отправилась к Ларчику, дабы поделиться с ним полученными сведениями и выбить из него парочку мыслей по этому поводу.

Лариков был на месте, правда, судя по мокрому пальто, пришел совсем недавно.

— О, снегурочка, — улыбнулся он мне. — Как дела?

— Ларчик, сейчас ты упадешь, — сообщила я. — Поэтому мне хотелось бы, чтоб ты сел. Так я буду спокойнее.

— Хорошо, — кивнул он. — Как вам будет угодно, миледи…

— А куда ты ходил? — поинтересовалась я.

— К Мещерскому, выражал соболезнование. Как ты понимаешь, не без пользы.

— А я-то с какой пользой! И кто поделится полученными «конфетами» на этом «хеллоуине» первым?

— Давай ты, — по-джентльменски уступил мне пальму первенства Лариков.

— Ну ладно. Давай я. Только за это ты отпустишь меня пораньше.

— Это почему?

— Потом объясню.

Я начала рассказывать. Ларчик слушал, не отрывая от меня взора, иногда его глаза округлялись. Я торжествовала! Вот ведь какая умная у него помощница!

— То есть этот твой Шахинов находился в квартире закономерно?

— Выходит, так… Только вот кто еще там находился? Надо додумать. У меня пока от холода мыслительные процессы на нуле. Так что давай теперь рассказывай ты. Что тебе удалось узнать?

— Меньше, чем тебе, — признался сокрушенно Лариков. — В основном я любовался детскими фотографиями Владика и выслушивал панегирики в его адрес. Маменька у него особа любопытная — такая толстушка, с испуганными глазами. По-моему, очень боится своего властительного супруга. Пока я покорно выслушивал рассказы и разглядывал Владикову физиономию, вспоминая тебя…

— Это почему ты решил повспоминать меня?

— Просто представил себе, как бы ты разозлилась. Тебе, по-моему, и так хватило этого мальчика? Так вот, я увидел там одну очень любопытную фотографию. Мне ее почему-то объяснять отказались, мгновенно спрятав. Догадайся, что на ней было?

— Обнаженные красотки, — сказала я. — А Владик среди них возлежал, подобно Калигуле, обмотавшись красным знаменем трудовой молодежи…

— Нет, милая. Фотография была из зала суда. И Владик сидел там в том самом загончике, куда прячут нарушивших закон!

— Это интересно. То есть фактически наш Владик должен был всплыть в каком-нибудь районном околотке?

— Фи, как ты выражаешься! Но примерно так оно и есть. Поэтому я помчался сразу после этого к Ванцову, презрев свою нелюбовь к этому типу, и попросил его помочь. Он помог. Довольно быстро. Выяснилось вот что…