Эта ночь была омерзительной. До трех часов я не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок, как занудная старуха, обремененная годами и грехами. В квартире стояла та температура, которую уж никак не назовешь комнатной, поэтому встать, выбравшись из-под одеяла, и пройти на кухню за снотворным было выше моих возможностей. Завтрашний день обещал стать тяжелым и полусонным, а уговорить свой организм заснуть мне никак не удавалось.

Я поплотнее закуталась в одеяло и попробовала считать медленно, как облака, плывущих в небе слонов, но это совершенно не помогало. Мой мозг отказывался сосредоточиться на таком наиважнейшем деле, как подсчет слонопоголовья, упорно думая на мрачновато-философские темы.

И почему, интересно, ночью тебе на ум приходит всякая пакость?

Нет, ну сами вспомните, станете ли вы размышлять, скажем, о бренности человеческого существования днем? Вряд ли. А вот ночью просто погружаешься в эти самые дурацкие размышления, так что становится не по себе.

Наконец все-таки решилась, выпрыгнула из-под одеяла. Холод приятно освежил, я тряхнула своей лохматой гривой и прошлепала на кухню, стараясь не разбудить мать.

Затворив кухонную дверь, я зажгла свет и выдвинула ящичек с лекарствами. Из снотворного оказался только банальный димедрол.

Я налила воды и бросила взгляд за окно.

Улица освещалась белым светом луны. Жуткое зрелище, скажу я вам! Одинокий фонарь тщетно пытался оживить картину уютным и привычным желтым цветом. Луна победила его, и теперь улица казалась зловещей, как ухмылка дьявола.

— Мерзопакость какая! — поморщилась я. — И дернул же меня… ну, не стану я поминать в эту ночь его поганое имя, не спать именно сейчас, в полнолуние!

Свет завораживал, как в детской сказке или в идиотском «готическом» романе. Красавица, не в силах сопротивляться великой магии луны, выходит на улицу и оказывается в ловушке. На нее тут же наезжают призраки и тени, бедняжка что есть сил отбивается, но тщетно, и тут прекрасный юноша, естественно, плененный ее неземной красотой, оказывается рядом!..

— Все так, — хмыкнула я. — Только мой прекрасный юноша, судя по его окну, расположенному прямо напротив моего, глубоко и безмятежно дрыхнет, а красавица из тебя, радость моя, к слову сказать, не больно-то и неземная! Если вчера маменька, узрев мальчика с рекламы шоколадок «Нестле», радостно завопила, что ты — один к одному этот рыженький мальчик, то вряд ли с этакой «шоколадной» внешностью кто-то сподобится назвать тебя мечтой своей жизни!

Правда, плакать-то по этому поводу я тоже не собираюсь. Какую внешность дал господь — такую дал. Главное, чтоб не забыл при этом и шоколадку выдать.

Я зевнула — наконец-то! Димедрол делал свое дело.

— Ну и сияй тут себе на здоровье, — мрачно улыбнулась я луне. — Мальчику с рекламы давно пора спать. Бай-бай!

Я помахала луне пальчиками и отправилась прямиком под мое теплое одеяло.

* * *

Утро ворвалось с бестактностью дворника.

То есть в роли дворника выступала мама, которая трясла меня за плечо и кричала:

— Саша! Ты проспала!

— Ну и что? — задала я резонный вопрос. Открывать глаза смерть как не хотелось.

— Время уже девять!

— Вечера? — зевнула я.

— Сашка, вставай! Андрей Петрович уже звонил.

Ах, черт побери! Не хочу я на эту работу, спать хочу… Человек ведь не может только и делать, что работать, работать, работать! Он не робот. Он хочет иногда зарыться в одеяло с головой, погружаясь в сон, и валяться до следующего утра, послав на все четыре стороны свою работу, если даже она и связана напрямую с преступностью. Вот плюну на все… Могу же я заболеть, например? Вот я и заболела. Простыла! Мечты становятся реальностью, и Сашенька отсыпается. Мысли об этом были сладкими, как конфетки в ярких обертках. Я бы охотно еще поразмышляла над этим, но имя Ларикова подействовало отрезвляюще, как холодный душ. Я встряхнулась и вскочила.

— Теперь он точно уволит меня.

— Да брось ты! Добежишь, и все будет в порядке, — успокоила меня мама.

— Добегу и уволит, — оспорила я ее оптимистическое утверждение.

— Ты попробуй! А то, по неизвестным мне причинам, расселась с чашкой кофе и совершенно не думаешь спешить.

— Какая любящая мать! — улыбнулась я. — Вот просто не чает, как выгнать собственное чадо на мороз с голодным желудком!

— Чадо не останется с голодным желудком, — ответила жестокосердая мать, нахально ухмыляясь мне в лицо. — Любящий начальник накормит.

— Любящий начальник прикует меня кандалами к стене и будет бить кнутом за опоздание, а потом уволит.

— Интересно взглянуть, как он будет это делать, — мечтательные глаза матери возбудили во мне первобытный ужас.

— Вот уж не знала, что тебе доставят радость мои нечеловеческие муки и страдания! — ужаснулась я.

По ее взгляду стало ясно, что мои попытки продолжить нашу беседу на этот раз будут пресечены.

— Иду, — проворчала я. — Если не вернусь вечером, считай меня посмертно пионеркой.

— Господи, — воззвала мать, — почему у меня, такой интеллигентной и хорошо воспитанной женщины, получилась такая наглая дочь?

— Надо спрашивать не у господа, — заявила я. — Надо спросить у своей совести. Воспитала-то меня именно эта самая, хорошо воспитанная женщина.

Последнее слово осталось за мной, поскольку после заключительной фразы я уже вылетела на улицу.

О, как тут было гадко!

Холод просто омерзительный. А влияние бессонной ночи усугублялось абсолютно серым небом.

— Ужас, — пробормотала я, пряча нос в воротник. — Только садисты могут заставить человека работать в такую дурацкую погоду. Человеколюбивые граждане наверняка позволили бы мне поваляться на кровати в состоянии полусонной неги. Но вот такая пошла у нас селяви, и никуда от этого не деться.

Слава богу, на горке замаячил автобус, и очень скоро я уже ехала навстречу своей тяжелой судьбе в лице драгоценного моего босса, Андрея Петровича Ларикова, и непосильной работе в его детективном агентстве.

* * *

Открыла дверь, внутренне сжавшись. Ну, сейчас мне выскажут все, что накопилось за время моего отсутствия!

— Здрасьте, — пролепетала я, еще не рискуя открыть глаз.

Ответом было молчание.

Я осторожненько открыла один глаз и увидела Андрея Петровича, смотрящего на меня молча, но с таким крутым невысказанным укором, что я вздохнула.

И открыла второй глаз.