Уитни знала, что жизнь не баловала Лорен. Она и представить не могла, как много невзгод выпало на ее долю. С одной стороны, Уитни радовало, что она избавила Амелию от такой жизни. Однако, с другой стороны, жаль, что Лорен испытала на себе все тяготы сиротства.

Амелия отпрянула, ее глаза сузились.

– Я… понятия не имела. Честно говоря, в голове полная каша. Когда Лорен рассказала мне, кто она, я совершенно растерялась. Кому верить? Я не знаю, сестры ли мы, но знаю, что ты многое от меня скрывала. Ты оказалась совсем не такой, как я думала, и… Я не могу больше. Надо разобраться.

– Да, – кивнула Уитни и повернулась к Лорен. – Я понимаю, что ты чувствуешь. – Лорен насмешливо взглянула на нее и закатила глаза. Уитни подняла руку. – Нет, правда понимаю. И ты ошибаешься: я страдала. Ощущала потерю, печаль и… иногда раскаяние. Но не за то, что ты думаешь. Если бы вы обе просто выслушали меня, узнали бы, что произошло на самом деле, вы бы поняли…

– Кто поверит душещипательной истории лгуньи? – усмехнулась Лорен.

Но Амелия внимательно посмотрела на мать.

– Я… м-м-м… хочу послушать, что она скажет.

В груди Уитни разлилось облегчение. Раньше она не собиралась открывать Амелии правду о том, кто она. Но теперь выбора не оставалось. И она была готова.

Глава 37

Ну что ж, начнем. Выслушай самую тяжелую и страшную часть этой истории. Я не хотела, чтобы ты когда-нибудь все узнала. Не потому, что ты не заслуживаешь правды, а потому, что я пыталась уберечь тебя от нее. Я и сейчас боюсь, как бы она тебе не навредила.

Однако выбора у меня нет, верно?

Когда у меня начались роды, Дэн был в командировке. Он рвался домой, но не смог поменять билет на более ранний рейс.

Маму я отправила домой. Не могла терпеть ее осуждающих взглядов. В то утро, когда мы с Дэном вернулись от Милли, они с папой были у нас. Они выслушали Дэна и, конечно, встали на его сторону. Из-за многочисленных прошлых грехов родные мне не верили.

Вот только между мной и Митчем никогда ничего не было. Дэн был моим единственным мужчиной.

Я наконец-то рассказала ему все. Что я была коварной лгуньей. Что Митч никогда не был моим парнем. Что я все выдумала. Больше всего я боялась, что Дэн бросит меня, когда узнает неприглядную правду. А что вышло? Самое смешное – он даже не поверил мне. А продолжал верить в измену, которой не было.

Наверное, виновата я сама. Моя мама всегда говорила, что мне нужно было стать актрисой.

Несмотря на обвинения, мы с твоим отцом остались вместе. Он чтил семейные устои и считал себя вправе подавлять меня моральным превосходством. В его глазах я уже не была беззащитной девушкой, которую нужно оберегать. Я превратилась в порочную ведьму, которую нужно держать в узде. Теперь ясно, почему наш брак был обречен?

В любом случае, твое появление на свет произошло неожиданно. Ты родилась на несколько недель раньше, а его как раз отправили в командировку. Однако мама продолжала язвить даже во время родов – твердила, что понимает истинную причину отсутствия Дэна.

Разве я могла привести тебя в этот мир с таким негативом? Я-то знала, как было на самом деле. Я говорила чистую правду. И не заслужила обвинений.

Ты – точно не заслужила.

Я рожала тебя так же, как потом растила. В одиночестве. Без поддержки родных. И после родов ощутила такой прилив любви, какого не испытывала раньше. Никогда я не чувствовала ничего подобного по отношению к родителям, Кевину, Милли или даже Дэну. От меня зависела целая человеческая жизнь, и осознание этого было сокрушительным, пугающим и волнующим одновременно.

Я была погружена в новые переживания… И тут произошло нечто странное.

Мельком я посмотрела в открытую дверь палаты. По коридору ковыляла беременная женщина. У нее начались схватки, и она пыталась ускорить процесс ходьбой.

Женщина взглянула на меня, и наши глаза встретились. Превозмогая боль, она подняла руку, чтобы помахать. Я улыбнулась и помахала в ответ.

Это была Милли.

К середине ночи Дэн еще не приехал. Наверное, застрял в Чикаго, где у него была пересадка. Стоял март. Дэн сказал, что, по прогнозам, снег будет идти до утра. В общем, было неясно, когда он вообще прилетит.

Я провела без сна не знаю сколько часов. Тужилась. И наконец испытала блаженство от того, что держу на руках совершенное, трогательное новорожденное существо. Потом кормление. Плач ребенка. И наконец мы обе заснули. Чудные мгновения жизни.

Меня разбудил шум. Кто-то ходил по моей палате. Сначала я подумала, что медсестра, однако, открыв глаза, увидела рядом с кроватью Милли, которая держала на руках ребенка.

– Извини, что разбудила, – сказала она. – Хотела познакомить тебя с Бетани.

Я очень обрадовалась, что она меня разыскала. Полусонная, я приподнялась и села на кровати, отмахнувшись от ее извинений.

– Познакомься с моей Амелией.

Никогда не забуду улыбку на ее лице. Уверена, тогда она вспомнила наш давнишний разговор.

Когда мы только подружились, я спросила ее:

– Милли – уменьшительное от Амелии?

Мы валялись на траве в школьном дворе во время обеда. Глядя на небо сквозь ветки дерева, Милли с тоской ответила:

– Можешь представить меня в роли Амелии?.. О, все было бы иначе! Наверное, я носила бы бантики в волосах и красивые платьица. У меня были бы любящие родители и комната в розовых тонах.

Я тогда рассмеялась, но, честно говоря, подумала: действительно, было бы здорово.

– Нет, мое настоящее имя не Милли, – объяснила она. – Тони Миллиган. Подруга детства называла меня Милли, с тех пор и повелось.

В ту ночь в больничной палате Милли пожелала моей дочери, чтобы ее жизнь сложилась так, как мы и мечтали тогда.

А потом она подошла к колыбели, и до меня вдруг дошло – что-то не так. Моя малышка не дышала.

Я не верила своим глазам. Разве такое возможно? Как мог здоровый ребенок ни с того ни с сего умереть?

Девочка лежала совершенно неподвижно. Холодная.

Я стала тормошить ее, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни… И поняла, что ее уже не вернуть.

Мне показалось, что у меня вырвали сердце.

Я помню, как раскачивалась взад-вперед, бормоча под нос «Боже, боже». Мне хотелось закричать. Завыть. Но тело не позволяло. Как будто разучилось, забыло, как это делается. Милли сказала, что у меня шок.