Билл окаменел. Он смотрел на медленно закрывавшуюся дверь в немом изумлении, затем повернулся к Никки, прислонившемуся к стене и рассматривавшему свои ботинки.

– Что ты сделал на этот раз?

– Ничего.

– Ерунда! Давай выкладывай!

– Я поймал его за руку, когда он жульничал при игре в шахматы!

– Прекрати это, Никки! Не пугай меня!

– Это правда. Все шло прекрасно, пока мы не начали играть в шахматы. Я выигрывал, начав с гамбита слона, который вы показали мне. Он отослал меня на кухню за еще одной чашкой горячего шоколада, и когда я вернулся, он уже передвинул ферзевого коня на одно поле влево.

– И ты обвинил его в обмане?

– Не сразу. Я лишь заметил ему, что конь здесь не стоял, когда я уходил из комнаты. Он разозлился и сказал: «Я уверен, что ты ошибаешься, юноша».

– А что произошло потом?

– Потом яназвал его обманщиком!

– Черт побери, Никки! – вскипел Билл от злости, но заставил себя сдержаться. – А тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь ошибиться?

– Вы знаете, что таких ошибок я не делаю, – ответил Никки, и на глазах его появились слезы.

Слезы все решили. Билл поднял холщовую сумку и сунул ее мальчику в руки. Он до боли сжал зубы и проговорил:

– Сними хорошее платье, повесь его обратно в парадный гардероб, затем оправляйся в свою комнату и оставайся там. Не высовывайся оттуда до обеда.

– Но он жульничал! – вскричал Никки, губы у него тряслись.

– Ну и что? Ты сам настолько безупречен, что не мог оставить это без внимания?

Никки повернулся и побежал в дортуар.

Билл посмотрел ему вслед. Затем, не придумав ничего лучшего, отправился в свой кабинет. Там он подошел к столу, вытащил из-под пресс-папье письмо из средней школы Лойолы и сел, упершись в него взглядом.

Проклятье, проклятье, проклятье!

Он чувствовал себя подлецом из-за того, что накричал на Никки. Одно точно можно было сказать об этом парнишке: он никогда не лгал, а кроме того, обладал, можно сказать, совершенной зрительной памятью. Он мог воспроизводить в уме целые страницы книги и знал текст наизусть. Поэтому когда Никки играл в шахматы, в уме у него отпечатывалось расположение всех фигур. А это означало, что профессор Кэлдер жульничал.

Значит... профессор – напыщенная гадина, чье самолюбие не допускает поражения в шахматной игре от умного десятилетнего мальчика, а Никки слишком простодушен, чтобы позволить ему одержать мелкую гадкую победу. Он же, Билл, обещал оставаться в приюте Святого Франциска, пока кто-нибудь не усыновит Никки.

Какая дурацкая неразбериха!

Против своей воли он вынужден был признать, что восхищается высокими моральными качествами Никки, который вывел профессора Кэлдера на чистую воду. Может быть, он не хотел, чтобы его усыновил нечестный человек, обманщик, но, ради всего святого, в жизни приходится идти на компромиссы. Никки мог посмотреть в другую сторону!

Наконец его отчаяние достигло предела. Зарычав, Билл скомкал письмо из средней школы Лойолы и отшвырнул его в самый дальний угол своего кабинета.

Я никогда отсюда не выберусь!

Без преувеличения так оно и получится. Если он откажется от этого места, кто знает, дождется ли он другого предложения занять должность учителя?

Оставался только один путь: согласиться на предлагаемую должность.

Билл нашел на полу письмо и расправил его на столе. Он помнил, что дал обещание Никки, но оно не должно связывать его, коль скоро Никки не сумел повести себя надлежащим образом. Быть может, Никки не хочет покидать приют Святого Франциска. Что ж, очень хорошо. Но Билл Райан не собирался гнить здесь, в Куинсе, когда так много можно сделать в настоящем живом мире.

Он принялся сочинять письма, которые ему надо будет написать.

Воскресенье, 10 марта

Ты идешь через стонущий лес у Тарговиста и любуешься его красотой. Великолепные деревья вытянулись по обе стороны дороги, ведущей на юг, дороги, по которой движутся турки. Молодой лес, ему всего несколько дней, и тем не менее в нем двадцать тысяч деревьев. Ты обхватываешь ствол одного из них, и кончики твоих большого и среднего пальцев сходятся. Порывы ветра, играя листвой этого леса, проносятся по нему не легкими вздохами, а душераздирающими воплями.

Двадцать тысяч молодых деревьев, и все посажены недавно. Никогда тебе не приходилось наблюдать предсмертную агонию стольких людей сразу. От этого зрелища у тебя появляется легкость в мыслях и кружится голова. Ты поднимаешь глаза к верхушкам деревьев, где ждут прихода Мохаммеда II посаженные на кол враги дорогого Влада, реальные и воображаемые, мужчины, женщины и дети, мертвые и умирающие, румыны, турки, немцы, болгары и венгры.

Лес этот неподвижен. Громкие стоны наполняют воздух, но ветки колышутся лишь слегка или не колышутся вовсе. Ибо жертвы знают, какая невыносимая боль пронзает их при малейшем движении. Для каждого из несчастных кошмар длится уже целую вечность, с того времени, когда длинный, но не слишком острый кол вгонялся глубоко в прямую кишку, или во влагалище, или в горло или его вонзали в живот, а потом, подняв жертву – мужчину, женщину или ребенка – на этом коле в воздух, втыкали его в землю вдоль дороги.

У тех, кому повезло, кончик кола быстро находил жизненно важный орган или артерию, и смерть спасала их. Ты проклинаешь их слишком скорую, тихую, благословенную смерть. Но у скольких других кол движется медленнее, резкими толчками, безжалостно пролагая мучительный путь через внутренности, когда под весом тела он неумолимо ползет вниз. Иногда наступает своего рода передышка: это бывает, когда кол упирается в кость и останавливается. Тогда надо избегать малейшего движения, даже самой слабой дрожи от боли. Но страшнее всего ветер.

Ты слышишь тихий плач прямо над твоим правым плечом. Безумные от боли глаза молодой девушки умоляюще смотрят на тебя сверху. По-видимому, воткнутый, в нее кол наткнулся на что-то, и это не пускает его дальше. Глаза молят о помощи. Ты улыбаешься. Да, ты поможешь. Ты берешься за кол и изо всех сил трясешь его. Тебя вознаграждает хриплый, безумный вопль, когда ее тело неожиданно опускается вниз на три дюйма. По колу льется кровь, она струится по твоей руке.

Ты облизываешь пальцы...

Кэрол проснулась и бросилась в ванную комнату, не в силах остановить рвоту.

Эти сны! Сегодняшний был самым ужасным. Что с ней случилось? Господи, молю Тебя! Эти сны... когда же они прекратятся?

Она уже чувствовала себя лучше, хотя мысль о сновидении вызвала у нее тошноту. У них кончилось молоко, и она пошла в Стэн-маркет, чтобы купить большую бутылку. И вот она стоит у прилавка, не замечая, что из вощеной бутыли, которую она держит в одной руке, капает молоко, а другая ее рука сжимает пятидолларовую бумажку вместе с коробкой пончиков. Она стоит и, не отрывая глаз, смотрит на выставленную на прилавке местную бульварную газету. У нее становится сухо во рту, когда она видит заголовок на всю первую полосу «Лайт»: