одноклассников, присутствие у нее ума или собственная раздражительность переставали иметь всякое значение.

Если бы джинн подарил ему три желания, разве не было бы первым, чтобы она обняла его сегодня при встрече?

Первая во всем: в учебе, в спорте, в пении, в танцах. Но какое дело до этого Аладдину? Он не такой. Все ее первенства – это как помпезный зал с золотой лепниной, в котором он всегда будет чувствовать себя неловко.

Он помнил ее танцующей на каком-то школьном празднике в прошлом году: дерзкая, вызывающая, гордая. Помнил, как на нее смотрели одноклассники. А теперь вот она еще и петь собирается.

«Хороший чай, заваренный слишком много раз, теряет вкус», – родители вечно говорят что-нибудь такое, что заставляет Андрея сомневаться.

«Рядом с ней всегда крутятся парни. Они напоминают призраков, грустных и восторженных, всегда готовых идти туда, куда она попросит».

Андрей пытался найти нужный зал, но быстро запутался в коридорах и музыкальных классах. Оказалось – на каждом этаже в этот момент проходил какой-нибудь концерт или экзамен. Звуки, доносившиеся из-за дверей, словно рассказывали о нелегкой жизни будущих музыкантов. Где-то настраивалась скрипка, изможденно выла труба, звонкий тенор обрывал мелодию, а следом слышалась ругань преподавателя.

Ему вспомнились два мучительных года в музыкальной школе. Учитель гитары, который грозился колоть иголкой руку за то, что мальчик неправильно ее держал, и даже временами достававший эту иголку из кармана, чтобы продемонстрировать, что он не шутит…

Андрей вспомнил, как он подолгу переписывал ноты, только чтобы снова не брать в руки гриф. С тех пор он не любил музыкальных школ и, пожалуй, иголок.

Но несмотря на все усилия учителя по гитаре, он так и не потерял интереса к музыке. Он забыл и нотную грамоту, и гаммы, и сольфеджио, но не забыл, чем настоящая музыка отличается от ее подобия: слезы и улыбка, когда ее слушаешь, появляются на лице сами собой.

Скоро из одного класса зазвенел знакомый голос, быстро что-то говоривший, и в узкой дверной щели Андрей увидел стройную фигуру Марго. Светлые волосы она некрепко заплела в толстую, толщиной в руку, косу, и длинные пряди обрамляли лицо. Девушка активно жестикулировала всегда, а теперь особенно – перед концертом.

Когда он вошел, она оказалась совсем близко и первая к нему повернулась.

Андрей сразу почувствовал, как он неловок и неповоротлив. Он думал, что им не о чем будет говорить, но все произошло очень просто и быстро.

Она прощебетала что-то о концертной программе, обняла его так, словно была знакома с ним много лет (а они даже не говорили никогда друг с другом!), показала ему свободное место и исчезла.

«Я и впрямь медлительный», – подумал Аладдин, сглотнув слюну и еще чувствуя в воздухе легкий аромат манго. Он ощутил тепло в груди, на животе и на правой щеке, как будто она все еще обнимала его.

«Так же, как и остальных…» – пронеслось у него в голове.

Андрей сел рядом с женщиной в шали. В руках у нее было много пакетов, сумок, свертков и авосек. Так много, что он понял: до конца концерта она из рук их не выпустит. Иначе содержимое этих свертков или высыплется, или будет украдено…

Женщина оказалась какой-то дальней родственницей Маргариты, вроде двоюродной тети. Все оставшееся время она рассказывала ему о заслугах и талантах девушки. Она хвалила ее так, как будто была ее поклонницей.

«Неужели ей больше делать нечего в жизни, как ходить на концерты десятиклассницы?» – сокрушался Андрей.

В зале он узнал еще пару лиц. Это были подружки Марго, которые повсюду следовали за ней. Андрей поспешно отвернулся – ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он здесь был.

Когда он уже успел утомиться от голоса дальней родственницы, в зал плавной походкой вошла сама Марго, а следом – пожилая женщина с постным лицом.

Девушка села рядом с ним, и Андрей почувствовал сквозь ткань пиджака ее обнаженное плечо.

– Моя учительница по вокалу, – прошептала она, указывая на женщину в переднем ряду, с гордо поднятой головой, в шерстяной кофте, с завязанными в пучок волосами и глубокими складками возле рта. Учительница пения живо напомнила Аладдину других музыкальных педагогов, встреченных им прежде. Все они как будто были одного возраста, убирали волосы в пучок, ходили в вязаной теплой кофте и сидели приосанившись, готовые испепелить взглядом любого, кто попробует предположить, что классическая музыка иногда бывает скучной.

– Сейчас будут выступать трое ее учеников. Я последняя. Спасибо, что заглянул.

Андрей кивнул. Марго легко, самыми кончиками пальцев коснулась его колена. Он почувствовал ее дыхание, и проклятые белые бутоны снова начали распускаться у него перед глазами, лишая возможности трезво мыслить.

Вблизи она выглядела несколько иначе. Он видел, что девушка пользуется косметикой, причем умело. Но от него не скрылась пара пятнышек на щеке, слишком сильно замазанных тональным кремом, а глаза, на его вкус, были слишком ярко подведены. Голос также слышался иначе, чем он его себе представлял. Аладдин не мог объяснить это себе, но интонации звучали слишком резко, а некоторые слова она проглатывала, из-за чего Андрей не мог отделаться от мысли, что она глупа.

Но Марго сидела рядом – и только это имело сейчас значение. Он ничем этого не выдавал, но внутри его все волновалось от каждого ее движения и каждого шелеста платья.

Первая ученица выступила неплохо. Раза два голос ее слабел, но местами набирал такую силу, что у Андрея бежали мурашки по коже. Телосложения она была плотного, и он в очередной раз задумался о том, что носителем сильного голоса не может быть худощавый человек.

Но следующий ученик, парень тонкий, как жердь, с бледным и задумчивым лицом, запел голосом высоким и звонким, и тенор его был по-своему удивителен.

– Где твой друг? – тревожно зашептала Марго.

Иногда Андрею даже удавалось забыть о том, что выступают ученики: их хотелось