Она внезапно повысила голос:

– Почему я не могу сказать, что с меня довольно? Почему не могу? Почему я не могу сказать правду? Сказать, что я уже дошла до предела сил и не могу жить дальше, идиотски, бессмысленно и жалко притворяясь, что мы держимся на плаву, тогда как мы на самом деле тонем?

– Мы не тонем.

– Нет, мы идем ко дну! – закричала Лиззи. – Мы отдаем все, что создали, у нас теперь нет даже крыши над головой, она принадлежит этому проклятому банку. Да и раньше принадлежала, все принадлежало ему, а мы просто жили ложью, потому что все было построено на песке, ничего настоящего, ничего прочного, – ее голос повысился до визга, – и ничего наша жизнь не стоила, просто глупая и тщеславная бравада!

Она зло смотрела на него, с припухшим лицом, с некрасиво открытым ртом. Еще не осознав, что он делает, и сразу же ужаснувшись себе, Роберт размахнулся и ударил ее по щеке.

Лиззи лежала одна в спальне для гостей. Она не спала, уставившись в полутьме на полоску голубоватого света от уличного фонаря, падавшего сквозь не до конца задернутые шторы, и на желтоватую полоску под дверью, которая выходила на лестничную площадку. Свет там всегда оставляли включенным, потому что Дэйви мог чувствовать его отсутствие даже сквозь сон.

Это она решила лечь отдельно от Роберта. Раньше такого не случалось, не считая случаев, когда кто-нибудь был болен гриппом, и Роберт решил и даже высказал это вслух, что она не спит вместе с ним из-за того, что не может его больше переносить. И это было правдой, но не в том смысле, что он думал. По какой-то причине она не могла объяснить это даже сама себе.

Она не могла сказать, что не стала спать с ним не потому, что он как-то отдалился от нее, и не потому, что он ее ударил, а потому, что ее охватило чувство стыда. Уставившись в пустоту, она подумала, что никогда еще не испытывала такого острого стыда. Эти слезы внизу, ниагарские водопады слез, лишь отчасти были вызваны угрозой потери Грейнджа. Их главной причиной была жалость к себе и встреча с Фрэнсис В последнее время Лиззи была совершенно одержима мыслями о Фрэнсис – о ее расцвете, ее счастье, ее любви. Она даже почувствовала в этой своей одержимости какую-то аномалию. Ей хотелось перестать думать о Фрэнсис, но, похоже, она уже была не способна сделать это. Эти мысли стали для нее своеобразным наркотиком. Так что, когда Роберт обрушил на Лиззи сообщение о Грейндже, ее в первую очередь пронзила мысль о Фрэнсис, поднимающейся по радуге к еще более яркому солнечному свету, тогда как она, Лиззи, падает вниз, в черную темень с чем-то ужасным, ревущим на дне. А хуже всего было то, что шагающая по радуге и поющая Фрэнсис даже не смотрела на нее. Она не смотрела ни на кого, кроме Луиса.

Именно в этот момент самопознания проснулось в ней чувство стыда, и именно стыд заставил ее слезы капать сильнее, чем когда-либо прежде. Как могла она завидовать счастью Фрэнсис? Как могла она позволить Робу подумать, что он виноват в ее горестях? И что она не может и не хочет продолжать поддерживать его в этой беде, которая, в конце концов, была их общей бедой, а не только его? Как могла она рыдать и кричать, словно избалованное дитя, из-за того что у нее отобрали что-то, пусть любимое и дорогое, но все равно всего лишь вещь? Как могла она поставить себя на грань отказа от всего, во что она верила? Она не могла понять, как все это получилось. И невыносимо было представить себя, отравленную всеми этими мыслями, лежащей рядом с терпеливым, сострадающим и любящим Робертом.

Вот она и ушла в свободную спальню, которая скоро станет чьей-то еще спальней, или детской, или комнатой бабушки. Лиззи сжимала краешек простыни (сможет ли она когда-нибудь вновь стать тем человеком, который с оптимизмом и беззаботностью выбирал именно эти простыни в одном из лучших магазинов Бата?) и смотрела, и смотрела в темноту, как будто оттуда ей мог явиться какой-то образ, несущий в себе покой и прощение. Но ничего не появлялось. Темнота была пустой и безжалостной. Лиззи повернулась на бон, закрыла глаза и почувствовала, как у нее снова наворачиваются слезы.

– О-о-о, – простонала она сквозь стиснутые зубы, – о Боже, как мне плохо!

Джулиет Джоунс бывала в Лондоне редко. Много лет назад она любила город, и ее сердце всегда начинало биться в сладостном ожидании, когда поезд подходил к вокзалу Паддингтон, но дни эти давно миновали. Она считала, что город теперь стал не только грязным и потрепанным, но и очень неанглийским. Его истинный дух испарился, а осталась только карикатура на столицу Англии. Однако, несмотря на это свое мнение, после встреч с Уильямом, Барбарой и особенно с Лиззи Джулиет решила, что ей необходимо съездить в Лондон повидать Фрэнсис.

Особенно расстроила Джулиет встреча с Лиззи. Выглядела она ужасно, с прилизанными волосами и тенями под глазами. И, хотя причиной ее прихода к Джулиет было желание поделиться горестной новостью насчет необходимости продажи Грейнджа, по ходу разговора Лиззи наговорила ей много другого: о себе и о Робе, себе и Фрэнсис. Джулиет показалось, что она одновременно и хотела выговориться, и не могла как следует сформулировать свои мысли. Лиззи сидела у намина в плетеном кресле, окруженная красивыми шелковыми подушками, с кружкой чая в руне, и все говорила и говорила. Но из ее слов Джулиет многое не поняла, во всяком случае, тогда.

Лиззи все повторяла, что им придется где-то снимать жилье.

– Я не вижу в этом ничего особенно ужасного, – заметила Джулиет. – Пока вы все вместе под одной крышей…

Но Лиззи не слушала. Она говорила о том, что вложила в Грейндж всю душу, с чем Джулиет легко согласилась. Тут же Лиззи сообщила о том, что плохо обошлась с Робом.

– Каким образом? Почему? Ведь раньше ты никогда…

– Так. Обозлившись.

– По поводу Грейнджа?

– Нет, – извиняющимся тоном проговорила Лиззи.

– Тогда что же?

– Я не могу заставить Фрэнсис прислушаться к себе.

– Но Лиззи! Это совсем другая проблема.

– Я знаю, знаю, знаю!

– Ну так…

– Я не могу ни на чем сосредоточиться, – сказала Лиззи, крутя кружку с чаем в руках.

– Видимо, это последствия шока.

– Я не знаю. Это может быть из-за переживаний, страха, чувства стыда. Не важно, из-за чего, важно, что я не в силах совладать с ситуацией.

– Лиззи, ты очень строга к себе, – проговорила Джулиет. – Ты всегда тянула слишком много. Не следует винить себя, если временно не все получается.

– Но…

– Думаю, вам сейчас нужно действовать по четкому плану, – твердо произнесла Джулиет. – Это единственный выход. Ты должна заняться подбором жилья.

– Я не могу, – сказала Лиззи.

– Почему?

– Я говорила тебе, я не могу сосредоточиться.

– А ты не торопись.