– Джулиет, – позвала Фрэнсис, – может, пойдем? Ники меня подменит.

Ники, вся светленькая, с гладкими волосами, улыбнулась им из-за своих компьютеров и телефонов.

– Чудесная Ники, – вежливо произнесла Джулиет.

Она подумала, что лицо у той похоже на яичко правильной формы, гладкое, без каких-то особых выразительных черт. Интересно, что происходит с этим лицом, когда Ники злится?

Фрэнсис повела Джулиет мимо кебабных и китайских закусочных, мимо забегаловки, где продавали печеный картофель и перед которой стояла огромная улыбающаяся пластиковая картофелина, вытянувшая вперед смешные руки со списком приправ и начинок. Они несколько раз свернули на продуваемых ветром перекрестках и пришли в итальянский ресторанчик „Траттория Антика". Он был небольшой и очень симпатичный, со столами, покрытыми розовыми скатертями, и с плетеными стульями. Судя по всему, Фрэнсис там хорошо знали. Им отвели столик у окна.

– Я редко обедаю не дома, – сказала Джулиет, удовлетворенно оглядываясь. – Лишь изредка хожу вместе со своими коллегами-одиночками в паб. Но деревенский паб в обеденное время – это не слишком-то привлекательная вещь. В том пабе я уже съела свою норму стейков из микроволновой печи и пирогов с почками.

– Что ты будешь есть сейчас?

Джулиет быстро выбрала ассорти из салями, острое мясо и салат. Фрэнсис сказала, что любит людей, которые без долгих обдумываний разбираются с меню.

– Ты выглядишь замечательно, – отметила Джулиет. – Видимо, благодаря твоей любви.

Фрэнсис подняла глаза и посмотрела на Джулиет прямым открытым взглядом. „Именно этот взгляд, – подумала Джулиет, – является одной из главных привлекательных черт этих близняшек".

– Я полна любовью.

– Значит, мистер Морено успешно заполнил пустоты в твоей душе, так что теперь тебе не о чем плакаться?

Фрэнсис слегка покраснела и кивнула.

– Ну что же, очень рада, – сказала Джулиет. – Ничто так не подхлестывает наши чувства, как любовь.

– Она не только подхлестывает чувства. Любовь – это нечто большее.

– Конечно, дорогая. Я просто немного подтруниваю над тобой. Я правда рада за тебя, рада за то, что он, кажется, понравился всем твоим.

Официант поставил перед ними тарелки с ассорти из розовой, белой и красной салями, среди которой были красиво разложены блестящие оливки.

– Ты знаешь, – проговорила Фрэнсис, – я бы ни за что не изменила своего отношения к нему даже в том случае, если бы он им не понравился.

– Знаю.

– Лиззи думает, что мои отношения с Луисом отдалили нас с ней друг от друга… – она запнулась.

Джулиет аккуратно свернула кусочек салями в трубочку и съела.

– Я, собственно, и приехала из-за Лиззи.

– А что такое?

Официант галантно склонился между Ними и налил белое вино в бокалы.

– С Лиззи плохо…

– Дом?

– И Роберт.

– Роб? – удивленно воскликнула Фрэнсис.

– Да, – сказала Джулиет. Она съела оливку. – Я думаю, что избитый тезис о том, что беда объединяет двух людей, абсолютно ошибочен. Конечно, это не так. Беда, наоборот, заставляет людей быть недовольными друг другом, поскольку обычно в таких ситуациях они обеспокоены и испуганы. Только когда беда минует, люди вновь испытывают тягу друг к другу, хотя бы из облегчения, что шторм миновал. Лиззи и Роберт еще не на этой стадии. В их случае шторм еще бушует.

Фрэнсис взяла бокал с вином и сделала медленный глоток.

– Ты же знаешь, я пыталась им помочь. Я предлагала деньги и отдых в Испании. Лиззи от всего отказалась. Во всяком случае, она сказала, что не хочет принимать этого от меня.

– Она ужасно стыдится себя.

– За что?

– За то, что испугалась. За то, что обвинила Роберта в их беде, хотя знает, что это не его вина. За то, что устроила истерику по поводу возможной продажи дома. За то, что завидовала твоей любви и обижалась на тебя за привязанность к мистеру Морено. Эти ее последние эмоции осложняются тем обстоятельством, что он ей нравится и кажется, как я подозреваю, весьма привлекательным.

Фрэнсис продолжала есть, причем не торопясь и с какой-то решимостью в глазах, которая вдруг показалась Джулиет чуть ли не упрямством.

– Она очень хотела тебе счастья, Фрэнсис. Но она никогда не представляла, что будет испытывать, когда ты его найдешь.

– Мне очень жаль, – прошептала Фрэнсис.

– Жаль чего?

– Жаль, что Лиззи находится в такой ситуации. Жаль, что именно тебе пришлось тащиться в Лондон, чтобы сказать мне об этом. Не могу отделаться от мысли, что Лиззи могла сделать это сама. Мне действительно жаль дома. Мне жаль, что они так потеряли в прибылях, что успех отвернулся от них.

– Но?

– Но, – сказала Фрэнсис, беря кусочек хлеба, – я не могу ничего предложить Лиззи, кроме своей любви и той помощи, на которую способна. Я не могу, – продолжила она с неожиданной силой, – приспосабливать свою жизнь так, чтобы Лиззи было удобно жить.

Джулиет была удивлена.

– Моя дорогая Фрэнсис…

– Нет, выслушай меня. Я – близнец Лиззи, равно как она – мой близнец, и, возможно, до сих пор мы как-то делили жизнь между собой при ее активной и моей пассивной роли. Но это не означает, что я сейчас не являюсь самой собою, независимой и самостоятельной, даже если она так не считает. Я не отвечаю за ее решения, она – за мои. Я готова сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ей, но она не принимает моей помощи. Она хочет этой помощи на своих условиях, равно как и моего счастья – тоже на ее условиях. Да, ситуация, в которой она оказалась, тяжела для нее. Но она настолько же тяжела и для Роба. И это, между прочим, не конец света. Если бы я была на ее, я имею в виду, на их месте, я переоборудовала бы кафе и выставочный этаж „Галереи" в квартиру и жила бы там. Это наполовину снизило бы их расходы на жизнь. И я оставила бы меня в покое, позволив мне строить свою жизнь так, как мне нужно и хочется. Как, кстати, я всегда позволяла ей поступать в ее жизни. Мне кажется, я никогда не критиковала Лиззи, всего лишь раз я как-то спросила ее, почему она хочет крестить Дэйви, ведь раньше они с Робом придерживались точки зрения о нежелательности активного ввода детей в религию. Это, насколько я помню, был единственный случай, когда я приблизилась к постановке серьезного вопроса по принятому ею решению. И с меня довольно. Я не горшочек с медом, в который она может запустить руку в любой момент, когда ей этого захочется. Я – это я, и я свободна. Вот когда она поймет это и, более того, будет соответствующим образом вести себя со мной, вот тогда дело пойдет. Сейчас же я могу сколько угодно жалеть Лиззи, но я не испытываю ни за что вины перед ней. Верно?