– Вы знаете, кто убил дозорных и забрал лошадей? – обращаюсь я к Вашаки, стараясь, чтобы это не звучало как обвинение.

– Я знаю, что они это наверняка заслужили, – говорит вождь. Я не перевожу эти слова капитану Келли, ожидая продолжения. Но Вашаки вдруг меняет тему.

– Ты белый человек? – спрашивает он.

– Мой отец белый.

– Из какого ты племени?

– У меня нет племени.

– Ты не пауни?

Этот вопрос застает меня врасплох. Может, меня выдает моя речь.

– Моя мать была пауни, – говорю я.

– А ты нет?

Я медлю, не зная, как ответить. В конце концов я решаю представиться:

– Я Джон Лоури.

– Джон Лоури, – повторяет Вашаки. – Я знаю это имя.

– Ханаби жила с моей семьей. – Я с трепетом произношу ее имя.

Возможно, это не очень мудро – сообщать мужчине, что ты близко знаком с его женой. Вашаки не меняется в лице при упоминании Ханаби, но, когда после тяжелой паузы он отвечает на мой вопрос, в его голосе уже нет враждебности.

– Мои люди не убивали солдат. Мы не убиваем белых. Мы убиваем кроу. Иногда друг друга. Но белых не трогаем, – говорит вождь.

– Почему? – спрашиваю я с искренним интересом.

– Всегда приходят новые. Это бесполезно. – Он пожимает плечами.

Я передаю капитану Келли и Васкезу то, что услышал, а вождь дожидается, пока я снова посмотрю на него, и неохотно добавляет:

– Возможно, это был Покателло.

– Из шошонов? – уточняю я.

Тот коротко кивает.

– Он не любит белых. Он любит скальпы. У него много белых скальпов всех цветов и размеров.

– Ты его вождь?

– Нет. У него свое племя. Больше всего он хотел бы снять скальп с меня. Я не его вождь, но он боится, что его люди пойдут за мной. – Вашаки снова пожимает плечами, как будто ему совершенно нет до этого дела.

Я перевожу слова вождя, опуская детали, которые могут вызвать новое столкновение.

– Спросите его, не продавал ли ему Бриджер огненную воду, – требует капитан Келли.

Вашаки понимает это слово без перевода и презрительно скалится. Потом он поворачивается и отдает приказ своим людям, которые охраняют товары. Все приходит в движение, и становится ясно, что они собираются уходить. Васкез начинает громко возражать. Ему явно нужно то, что привезли шошоны.

– Останься, Вашаки. Пожалуйста! – упрашивает он, умоляюще воздев руки. – Скажите, что я дам ему все, что он попросит, – добавляет Васкез, поворачиваясь ко мне. – И больше никаких вопросов.

Капитан Келли вздыхает, но не спорит, а я передаю Вашаки, что Васкез готов меняться. Скрестив руки на груди, вождь шошонов перечисляет все, что ему нужно: сахар, краска, оружие, бусы. Он просит больше, чем собирался, потому что его заставили ждать и плохо приняли. Васкез спешит выполнить заказ, отправляя Тедди Боулза за товарами. Сам же Васкез с кучкой других торговцев, которые вышли из форта, увидев, что конфликт улажен, начинают обмен. Я восхищен поведением и выдержкой Вашаки. Он не напуган и не любезничает с белыми, однако излишней враждебности не проявляет, и это успокаивает окружающих его людей. В его воинах чувствуется уверенность вождя. Это красивый народ, их облик внушает уважение.

Люди Келли расслабляются, часть из них разбредается, но многие выходят вперед и сами начинают торговаться. Некоторые просят меня переводить, что я и делаю, облегчая тем самым переговоры для обеих сторон. Я посылаю Уайатта за своими сумками, но когда пытаюсь сам что-нибудь выменять, Вашаки качает головой. Он показывает на бизонье мясо и меха, которые я выбрал. Мяса столько, что хватит всем мальчишкам Мэй на месяц.

– Ради Ханаби, – говорит Вашаки. – Никакого обмена, Джон Лоури. Это подарок. – Он отказывается даже смотреть на то, что я пытаюсь ему предложить.

Когда он уезжает, нагрузив лошадей и вьюки свежими припасами, Васкез все еще стоит рядом со мной, хотя капитан Келли со своими людьми уже ушел.

– Луис Васкез, – говорит он, протягивая мне руку, поскольку официально мы друг другу так и не представились.

– Наслышан, – отвечаю я. – На моей родине вы почти легенда.

Тот смеется, явно польщенный моими словами.

– Мой отец продал вам мула лет десять назад и постоянно об этом вспоминал, – добавляю я. – А произвести впечатление на моего отца не так-то легко.

– Джон Лоури, – кивает тот. – Да, помню. Я подумал, что, может, вы родственники, когда услышал фамилию. Тот мул до сих пор со мной. Уже десять лет. Безупречно мне служит и никогда не подводил.

– Когда буду писать письмо домой, обязательно ему передам. Он будет очень рад.

– А это моя жена Нарцисса, – говорит Васкез, представляя подошедшую к нам женщину в темно-синем платье.

Она ныряет под руку мужа, с уверенностью занимая свое место. Это невысокая складная женщина моложе его лет на двадцать, но, когда она улыбается, я понимаю, как ей удалось удержать при себе такого человека, как Васкез, если его вообще пришлось удерживать.

– Очень приятно, мистер Лоури, – произносит она, протягивая мне руку. – Вы наш спаситель. Откуда же вы вдруг к нам явились?

– Э-э… Ну… – мямлю я, не зная, как ответить на такой вопрос. – Я путешествую с караваном. Им еще день пути до форта. Я поехал вперед, чтобы разобраться с кое-какими делами.

– Это ваши? – спрашивает Васкез, поглядывая на животных, стоящих неподалеку под присмотром Уайатта.

– Да, сэр.

Васкез подходит к ним и пожимает руку Уайатту поверх длинной спины Самсона. Нарцисса следует за мужем.

– Продаете? – интересуется Васкез у меня.

– Нет, сэр. Не хотелось бы. Мне нужно добраться до Калифорнии, они мне нужны, чтобы тянуть повозку.

– Жаль. Я бы с радостью купил, если надумаете. Я у вас в долгу, Лоури. Вы здорово сумели разрядить обстановку, так что за мной должок. По-шошонски я говорю очень плохо, а капитан Келли и того хуже.

– Ваш форт… совсем не такой, как я ожидал, – признаюсь я, переводя тему на то, что волнует меня больше всего.

– Я тоже ожидала совсем не этого, мистер Лоури, – смеется Нарцисса, бросая на мужа добродушный взгляд.

Васкез со вздохом потирает подбородок:

– Мы с Бриджером вечно в разъездах и не успеваем вкладываться в процветание форта. Торговля пушниной уже не та, что прежде. Переселенцы заглядывают к нам чаще, чем трапперы, и большинство направляются в долину Соленого озера. А мормонам не нравится, как мы ведем дела.

– Я заметил.

– Цены слишком высокие, а урожаи слишком скудные.

– Это я тоже заметил, – говорю я, стараясь не выдать своей досады.