Это нововведение, как и ряд прочих, не вызывает особенных нареканий у товарищей Илии. Наиболее спорной из принимаемых мер представляется им массовое включение в состав наших войск конных и пеших афганских отрядов. По мнению обоих «друзей», это полное сумасшествие.

— Разве нам мало двух лет возни с местными так называемыми шикари? — горячится Аримма. — Пользы от них никакой, но любой при случае не раздумывая предаст тебя, особенно если будет знать, что это сойдет ему с рук.

Однако Александр в своем решении тверд, и оно уже воплощается в жизнь. Мы видим в лагере горцев из долины Панджшер, пехоту из Газни и Ваграма, конных бактрийцев с согдийцами, а также даанов, саков и массагетов. Можно ли доверять им? Александра это не очень-то беспокоит. По его словам, нанимая этих разбойников, мы, по крайней мере, получаем возможность держать их под приглядом и выигрываем уже в том, что они не со Спитаменом, а с нами.

Наш царь намерен установить полное господство над этой страной, используя все доступные средства. Как военные, так и мирные. И самым ошеломляющим из его новшеств становится ойкос («семейное уложение»). Александр издает указ о «поощрительных выплатах» тем македонцам, что вступают в союзы с туземками и ведут с ними совместную жизнь. Если раньше солдат получал себе свое жалованье, а есть у него подруга или нет, никого не интересовало, то теперь содержать ее ему поможет казна.

Более того, по велению Александра сыновья, прижитые македонцами в таких союзах, признаются гражданами Македонии со всеми сопутствующими правами и льготами, включая солидные выплаты в случае смерти отца и обучение за счет государства. Беспрецедентное решение. Переворачивающее все представления. Одним ударом рубятся корни тысячелетних традиций и устоев.

Многих бойцов старой закалки эти новшества приводят в ярость. Солдатам вообще больше нравится, когда все идет, как идет, а перемены страшат их. Они привержены древним обычаям, чтут добрый дедов уклад, от всяких выдумок не ждут ничего хорошего и признают только два цвета — черный и белый, без каких-либо оттенков. Это правильно — это неправильно, вот и весь разговор. В их глазах наделение их же туземных сожительниц какими-то там правами есть пощечина, нанесенная оставшимся дома порядочным македонкам: солдатским женам, матерям, вдовам, чья верность и преданность являются в своем роде и оплотом, и первоосновой целостности отчизны. (Разумеется, то, что почитай каждый из этих ревнителей верности не пропускает мимо себя ни одной, пусть даже самой завалящей шлюшонки, в данном случае в счет не идет.)

Суть, однако, в том, что система ойкос настораживает солдат прежде всего по более насущным причинам. Они подозревают, что с ее помощью их стараются отдалить от родного порога. И они правы. Поощрительные выплаты весьма ощутимо подталкивают таких ребят, как я или Лука, к местным любушкам, а по мнению ветеранов, так и вовсе к тому, чтобы мы тут остались на всю свою жизнь.

Чего на деле боятся старые закаленные воины, так это того, что Александр вообще не поведет их обратно. Разумеется, затяжная афганская заваруха ненавистна ему в той же степени, что и им, только вот раздражают солдат и царя в ней очень разные вещи. Служакам эта война мешает возвратиться домой, Александру она не дает двинуться дальше. Но как бы ни ворчали старперы, долго сердиться на своего Александра они не могут, ведь он для них и луна, и солнце, и весь божий свет. Конечно, их ранят его последние закидоны, но они, в сущности, простые ребята, а потому и дело их тоже простое — драться, где он укажет, и делать, что он говорит. А там все сладится, все придет в норму. Главное, быть полезными и снова завоевать его сердце. Александр, разумеется, улавливает все эти веяния, он прекрасно знает, как обратить любые чувства и настроения в свою пользу. А в нужный момент умело пользуется еще одним важнейшим и действенным своим орудием.

Это орудие — деньги.

С македонской армией в Афганистан хлынули невиданные доселе богатства, что привело к коренной ломке векового хозяйственного уклада. Цены на городских рынках взлетели до небес: какие-нибудь груши подорожали впятеро против прежнего, и большинству местных жителей теперь их не купить. Однако помимо хозяйства страны существует и обособленное воинское хозяйство. Там, за лагерными воротами, груша стоит не меньше, чем на базаре, а может, и больше, но и солдатам, и тем, кто оказывает им разного рода услуги, она вполне по карману. Туземцы встают перед выбором: или подтянуть пояса, или включиться в эту новую хозяйственную систему. Поставлять, например, макам припасы или еще что-нибудь, а то и просто работать на чужаков — в армии дела хватает. Они, конечно, псы и захватчики, но и есть тоже хочется, а честно трудиться еще не значит лизать кому-то там зад.

Сильнее всех прочих система ойкос искушает молоденьких аборигенок. Солдаты и так вовсю с ними милуются, но одно дело, когда сам тратишься на возлюбленную, и совсем другое, когда содержать ее вдруг берется казна. Да и девушка уже чувствует себя уже не такой бесправной и незащищенной, как раньше. Конечно, местные патриархи всемерно пытаются уберечь дочерей от соблазна, но, увы, втуне, ибо притяжение армии неодолимо. Лагерь, битком набитый деньгами и молодыми парнями, манит к себе истомленных однообразием своей жизни красоток огнями костров, запретными ароматами, гулом грубых мужских голосов, обещающих множество неизведанных удовольствий, а теперь еще и возможностью подыскать себе мужа.

Тем паче что в привлекательности этим захватчикам никак не откажешь. Разве могут оставить кого-нибудь равнодушными македонские праздничные парады, стройные ряды марширующих воинов, слаженные маневры великолепной конницы, грозная поступь подтянутой мускулистой пехоты. До чего ж хороши молодцеватые, бравые командиры, их сверкающие, увенчанные гребнями шлемы, их отполированные до блеска доспехи! Как ни строга родня, как ни бдительны слуги, красавицы ускользают по ночам на свидания и падают в пылкие объятия чужеземцев с ореховыми глазами. Когда же отцы города являются к Александру с просьбой воспрепятствовать этому принимающему массовый характер явлению, затрагивающему уже не одних лишь блудниц, но и девушек, в чьих добродетелях раньше никто бы не усомнился, царь выражает им сочувствие, произносит все подобающие слова, но не предпринимает решительно никаких действий. По его глубокому убеждению, чем больше местных девиц возьмут в оборот армейские ухажеры, тем лучше. С одной стороны, это сближает народы Запада и Востока, а с другой — подрывает исконно сложившиеся здесь связи — семейные, клановые, племенные, которые служат основой сопротивления. Их Александр разрушает сознательно и упорно, такова его политика.

Но нас с Лукой политика не волнует, нам бы вложить ума своим кралям. Ладно Гилла — она беременная, ходит себе переваливаясь, что твоя утка, с нее спроса нет. А у Шинар глазищи ровно кинжалы, иногда зыркнет так, хоть беги!

А ведь если подумать, то и в этих вот маленьких заморочках ощущается Александрова воля. Всегда выходит так, как он хочет. Там, где бессильны и золото, и железо, возьмет свое плоть. Правдами и неправдами, но он поставит эту страну вверх тормашками и вытрясет из нее все, что ему кажется лишним.