— О'кей, — бросила Джулия. Она чувствовала, как быстро бьется ее сердце.

Она крутанула ключик, и внутри виллы послышался приглушенный перезвон. В дверном окошечке промелькнула тень, потом дверь открылась. Перед ними стояла молодая женщина лет двадцати — двадцати пяти, она была небольшого роста и светловолосая. Женщина вопросительно посмотрела на нежданных посетителей.

— Привет, — сказала женщина.

— Добрый день, — ответил Йерлоф. — Мартин дома?

— Да, но мне кажется, что он не…

— Мы старые друзья, — быстро перебил ее Йерлоф, — меня зовут Йерлоф Давидссон, я из Стэнвика, а это моя дочь. Нам бы хотелось повидать его.

— О'кей, я должна спросить.

— Прошу прощения, а мы можем подождать внутри? — попросил Йерлоф. — Здесь довольно холодно.

— Да, конечно.

Она посторонилась, пропуская их внутрь. Джулия помогла Йерлофу перебраться через порог. Она поддерживала отца под руку, потому что мраморный пол прихожей оказался довольно скользким. Стены были обшиты темными деревянными панелями со множеством фотографий новых и старых кораблей: три двери вели в разные части дома. Здесь же, в прихожей, начиналась лестница на второй этаж.

— Ты родственница Мартину? — спросил Йерлоф, когда они закрывали дверь.

Девушка покачала головой.

— Я медсестра из Кальмара, — ответила она, подходя к средней двери, чтобы открыть ее.

Джулия попыталась было посмотреть, что там внутри, но ей помешала тяжелая темная портьера.

Они с Йерлофом молча стояли и ждали. Обстановка этого большого дома со всеми этими закрытыми дверями как-то не располагала к беседе. Здесь была особенная тишина, почти церковная, когда слышен малейший звук. Джулия напрягла слух, и ей показалось, что кто-то ходит по второму этажу. Средняя дверь опять открылась, вернулась медсестра.

— Мартин сегодня не очень хорошо себя чувствует, — сказала она негромко, — к сожалению, он устал.

— Вот как, — произнес Йерлоф, — жалость-то какая. Мы уже, наверное, года два не виделись.

— Обязательно приезжайте, но в другой раз, — ответила медсестра.

Йерлоф кивнул:

— Конечно, обязательно, но мы сперва позвоним.

Он пошел к двери, и Джулия, хотя и неохотно, последовала за отцом. После теплого дома холодноватый осенний воздух показался им еще холоднее. Джулия молча шла рядом с Йерлофом, открыв калитку, она оглянулась и посмотрела на особняк.

В широком окне второго этажа она заметила бледное лицо — ее настойчиво рассматривала пожилая женщина. Она стояла там, наверху, и, казалось, пристально изучала их обоих. Джулия открыла рот, собираясь спросить Йерлофа, кто это такая, но он уже подходил к машине. Ей пришлось быстро отойти от калитки, чтобы открыть отцу дверцу машины.

Когда Джулия обернулась и опять посмотрела на виллу, в окне уже никого не было.

Йерлоф поерзал, удобнее устраиваясь на сиденье, и посмотрел на часы — полвторого.

— Наверное, нам надо немножко перекусить, а потом сделаем небольшой крюк, заедем в «Сюстембулагет» — я парням в доме престарелых обещал горючего прикупить. Как тебе такая программа, пойдет?

Джулия сидела, постукивая пальцами по рулю, и потом изрекла:

— Алкоголь — яд.

Они пообедали в одном из нескольких открытых зимой боргхольмских ресторанов, где блюдом дня было спагетти. Ресторан почти пустовал, но, когда Джулия попыталась завязать разговор насчет их посещения Мартина Мальма, Йерлоф вместо ответа молча помотал головой и занялся едой. После обеда Йерлоф настоял на том, что сам оплатит счет. Потом они заехали в «Сюстембулагет», Йерлоф закупил там две бутыли полынной крепкой, бутылку яичного ликера и шесть банок немецкого пива. «Неужели на опохмел?» — подумала Джулия, неся все эти сокровища к машине.

— Ну что, поехали домой? — сказал Йерлоф, когда они снова сели в машину.

Он произнес это уж слишком, по мнению Джулии, беспечно, как будто бы они ездили сюда развлекаться. Ее это вывело из себя, она выместила раздражение на несчастном «фордике», безжалостно переключив вторую скорость на первую прямо перед поворотом.

— И ничего не было, — сказала она, когда они остановились на красный свет недалеко от Боргхольма.

— А что ничего?

— Впустую съездили. Ни черта мы не узнали сегодня.

— Ну как сказать. Для начала мы с тобой сделали великое дело: попили кофе и поели отличных пирожных у Маргит и Ёсты. Потом я наконец посмотрел вблизи на Блумберга-старшего, и потом, нам удалось…

— Ну и на кой черт тебе все это понадобилось? — спросила Джулия.

Йерлоф помолчал, а потом выдал исчерпывающий ответ:

— Как тебе сказать, были причины.

У Джулии от злости перехватило дух.

— Пора бы тебе, папа, мне хоть что-нибудь рассказать, — упрекнула она, сдерживаясь изо всех сил и глядя прямо перед собой в ветровое стекло. Сейчас у нее было единственное желание: остановиться, открыть дверцу, вынуть из машины дорогого папочку и дать ему хорошего пинка, а еще лучше — отвести туда, где пропал тот, другой, маразматик, пускай погуляют. Джулию переполняло омерзительное чувство, что ее используют, и что еще хуже — втихаря.

Йерлоф продолжал молчать, как партизан, потом все же снизошел и сказал:

— Эрнста Адольфссона летом осенило. Теория у него такая проклюнулась: Эрнст считал, что мой внук, он же твой сын Йенс, тогда в тумане ни к какому морю не спускался, а пошел в другую сторону, на пустошь. Эрнст считал, что там Йенс и встретился с убийцей.

— И кто это был?

— Возможно, Нильс Кант.

— Как Нильс Кант?

— Ну да, покойный Нильс Кант. Все знают, что он тогда уже десять лет как помер и лежал в могиле… Да ты сама его надгробие видела. Но прошел, понимаешь, слух…

— Я знаю, — сказала Джулия, — Астрид об этом говорила. Но откуда взялись эти слухи?

Йерлоф вздохнул:

— Был в Стэнвике почтальон… Эрик Анлунд. Вышел он, понимаешь, на пенсию и начал интересные вещи рассказывать: мне, Эрнсту, да в общем-то всем в поселке, кто слушать хотел, насчет того, что Вера Кант получала открытки без обратного адреса.

— Ну и что?

— Когда все это началось, я не знаю, — продолжил Йерлоф, — но, как Анлунд рассказывал, открытки ей приходили из разных мест в Южной Америке в пятидесятых-шестидесятых годах. Каждый год — по несколько открыток, и всякий раз без обратного адреса.

— Они приходили от Нильса Канта? — спросила Джулия.

— Очень даже возможно. По крайней мере, это самое простое и естественное объяснение. — Йерлоф повернулся и посмотрел на пустошь. — Ну а потом все было, как все знают, да теперь и ты: Нильс прибыл домой в гробу и его похоронили в Марнессе.