То же самое когда-то думали мальчики на Сардинии. Теперь на эту приманку клюнули солидные, взрослые мужчины.

Все они делали одну и ту же ошибку. Вместо того чтобы вожделенно взирать на тело Элизабет, им следовало бы обратить свои устремления на завоевание ее интеллекта, потому что именно благодаря ему она неизменно одерживала верх над ними. Они же недооценивали его и тем самым совершали непростительную ошибку.

Они недооценивали ее способности как руководителя, и это было их следующей ошибкой.

Они недооценивали силу ее духа, и это было самой большой их ошибкой. Она была истинным Роффом, прямым преемником старого Сэмюэля и своего отца, и от них она унаследовала их стойкость духа и упорство.

Мужчины, окружавшие Элизабет, надеялись использовать ее в своих целях, но сами оказывались в роли используемых. Она умело эксплуатировала их знания, опыт и идеи, и все это становилось ее интеллектуальной собственностью. Она была прекрасной слушательницей – мужчинам ведь так льстит внимание. Она задавала им массу вопросов и внимательно выслушивала их ответы.

И училась.

Поздними вечерами, уходя домой, она брала с собой две тяжеленные папки с отчетами, чтобы ночью ознакомиться с их содержанием. Иногда она засиживалась над ними до четырех часов утра. Однажды какой-то газетный фоторепортер сфотографировал выходившую из управления Элизабет, за которой секретарь несла две папки с отчетами. На другое утро все газеты напечатали эту фотографию, снабдив ее подписью: ТРУДЯЩАЯСЯ НАСЛЕДНИЦА.

* * *

Можно сказать, что Элизабет обрела статус международной знаменитости в одночасье. История о том, как юная и красивая девушка получила в наследство мультимиллиардный концерн и затем стала его президентом, была лакомым куском для прессы. И пресса не преминула им воспользоваться. Элизабет была хороша собой, умна, проста в обращении – редчайшее сочетание положительных качеств у знаменитости. Она не чуралась прессы, наоборот, пытаясь подновить несколько поблекший в последнее время образ фирмы, всегда оказывала ей всяческое содействие. И пресса не оставалась в долгу. Если она не могла ответить на вопрос репортера, то не стесняясь снимала трубку и спрашивала у более сведущих людей. Один раз в неделю в Цюрих наезжали ее родственники, и Элизабет много времени проводила с ними, встречаясь со всеми вместе и поодиночке. Она беседовала с ними, внимательно их изучая, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ей найти того, кто был повинен в смерти людей от взрыва, кто продал секреты фирмы конкурентам, того, кто пытается уничтожить «Роффа и сыновей». Одного из членов своей семьи.

Иво Палацци – этот неотразимый «очаровашка»?

Алек Николз – этот истинный джентльмен, добрый малый, который всегда спешит к Элизабет на выручку?

Шарль Мартель – этот несчастный, запуганный человек? Но ведь и запуганный становится опасен, когда его загоняют в угол.

Вальтер Гасснер – этот пангерманец, внешне такой красивый и открытый? А внутри? Он женился на Анне, богатой наследнице, старше себя на тринадцать лет. За деньги или по любви?

Беседуя с ними, наблюдая за их реакциями и слушая их ответы, она изредка провоцировала их на откровенность. Упомянув о взрыве в Чили, внимательно прислушивалась к тому, что они говорили и как себя при этом вели, она с горечью говорила о потерянных для «Роффа и сыновей» патентах на изготовление уникальных лекарств, обсуждала с каждым из них грозящие концерну иски на правительственном уровне.

Но так ничего и не выяснила. Кто бы он ни был, преступник был слишком умен, чтобы выдать себя. Его надо заманить в ловушку. Элизабет вспомнила приписку Сэма на полях отчета. Вычислить подлеца. Надо найти способ сделать это.

Элизабет не переставала удивляться тому, как строились взаимоотношения в мире фармацевтического бизнеса.

Плохая новость получала немедленную огласку. Стоило кому-либо прослышать, что от лекарства конкурирующей фирмы умер пациент, так сразу же по всему миру начинали звонить телефоны.

– Кстати, вы слышали, что...

Хотя внешне все фирмы были в самых дружественных отношениях. Главы наиболее крупных фирм и компаний регулярно встречались. На одну из таких неофициальных встреч была приглашена и Элизабет. Она оказалась там единственной женщиной. Разговор в основном вертелся вокруг проблем, которые у всех были одинаковыми.

Президент одной из больших компаний, напыщенный лысеющий донжуан, весь вечер ни на шаг не отходивший от Элизабет, сказал ей:

– Ограничения, которые вводит правительство, с каждым разом становятся все более и более жесткими. Если какой-нибудь гений завтра изобретет аспирин, правительство никогда не даст добро на его изготовление. – Он высокомерно улыбнулся. – А вы знаете, милочка, сколько времени мы уже пользуемся аспирином?

«Милочка» не поведя бровью ответила:

– С четырехсотого года до нашей эры, когда Гиппократ в коре ивы обнаружил салицин.

Улыбка застыла у донжуана на лице.

– Верно.

Больше она его рядом с собой не видела.

Главы фирм пришли к единому убеждению, что одной из самых больших проблем является существование фирм, презрительно именуемых «я-тоже-фирма», фирм-дублеров, крадущих формулы хорошо зарекомендовавших себя лекарств, затем меняющих их названия и выбрасывающих под новой маркой на рынок. Солидные и уважаемые фирмы несут из-за этих мошенников колоссальные убытки, исчисляемые сотнями миллионов долларов в год.

А в Италии даже и красть не надо.

– Италия – страна, где вообще отсутствуют правила патентования новых лекарств, – сказал Элизабет один из управляющих крупной фирмы. – За взятку всего в несколько миллионов лир любой проходимец может купить формулу и, самовольно изменив название, изготовлять и распространять лекарство, где ему вздумается. Мы тратим миллионы долларов на исследования, а они только и делают, что снимают пенки.

– Только в одной Италии? – спросила Элизабет.

– Италия и Испания занимают первые места. Франция и Западная Германия от них, конечно, здорово в этом отстают. В Англии и Штатах такие штуки никто себе вообще не позволяет.

Элизабет оглядела всех этих бурлящих гневом праведников и подумала про себя: «А интересно, у кого из них рыльце в пушку в связи с кражей патентов у „Роффа и сыновей“?»

* * *

Элизабет порой казалось, что большую часть времени она проводит в самолетах. Паспорт она всегда держала в верхнем выдвижном ящике стола. По крайней мере один раз в неделю раздавался полный отчаяния телефонный звонок из Каира, или Гватемалы, или Токио, и через несколько часов Элизабет в сопровождении полудюжины своих сотрудников уже летела туда выяснять обстановку и на месте принимать необходимые меры.

Она встречалась с директорами заводов и знакомилась с их семьями в таких больших городах, как, например, Бомбей, и в таких отдаленных местах, как, например, Пуэрто-Валларта, и постепенно «Рофф и сыновья» начинал обретать новые очертания. Он уже не казался безымянной массой отчетов и статистических данных. Отчет с грифом «Гватемала» означал Эмиля Нуньеса и его толстуху жену и их двенадцать детей. «Копенгаген» – Нилса Бьерна и его мать-инвалида, жившую в его семье. «Рио-де-Жанейро» – Алехандро Дюваля и воспоминание о прекрасном вечере, проведенном с ним и его прелестной любовницей.