– Нас обоих?

– Да, женщина жива, хотя, к сожалению, она никак не отзывается на наши попытки ей помочь. Она более не испытывает голода и жажды. Но я сказал бы, что страдает ее душа.

Я кивнул. Я не хотел обнаруживать охватившие меня чувства, но старик не мог не заметить мои слезы, которые я старался сдержать. Чтобы отвлечь его внимание, я с трудом проговорил:

– Кто вы такие?

Старик напрягся.

– Понимание этого зависит от тебя самого, от твоего отношения к нам и нашей вере.

Я обдумал его слова. В моем положении не следовало проявлять настойчивость.

– Простите меня за неучтивость. Я верю только в женщину, которую сопровождаю, и в солнце, освещающее мир, и не отношусь враждебно к той религии, которая учит добру. Ваша тайна останется тайной. Я благодарен вам за заботу о женщине и обо мне, и хотя я сейчас беззащитен и беспомощен, я смогу должным образом отблагодарить вас.

Старик весело рассмеялся.

– Не знаю, в состоянии ли ты вознаградить меня, даруя материальные блага, но нам это ни к чему. Нас волнует только сохранение нашей тайны. Если кто-то, египтянин или хетт, узнает о том, что мы здесь, нас тотчас уничтожат.

Жгучая боль в горле мешала мне говорить. Заметив это, почтенный старец протянул мне чашу.

Вода показалась мне вкуснее благороднейших вин дельты Нила, пива и настоек, которые я когда-либо пробовал. Я даже улыбнулся, словно захмелев от воды.

Старик тоже улыбнулся, развел руками и пожал плечами.

– Вот видишь, ты получил большое удовольствие от простой воды, а нас поддерживают уединение и молитва.

Я понимающе закивал.

– Как вы наверняка знаете, у меня есть кое-какие ценности, которые с этой минуты принадлежат вам, они мне не нужны… но женщина для меня дороже жизни, и все мои желания сводятся к тому, чтобы сопровождать ее, когда она поправится… излечится от недуга, поразившего ее Ка… ее душу, как вы сказали. Мне некуда идти, я должен быть рядом с ней, а что до моей веры, то я уже сказал, что потерял ее и верю только в эту женщину.

– А в солнце?

Я улыбнулся, признавая острый ум у немощного по виду старика.

– Я верил в Атона, потому что она верила и верит в него. Сейчас я не знаю, во что верить. Возможно, Атон был лишь мечтой фараона. Бесспорно, Эхнатон был необыкновенным человеком, достойным того, чтобы ему поклонялись, как богу, и те, кто его знал, жили его мечтой, но мечта умерла вместе с ним, а в воспоминания невозможно верить, правда?

Я снова проглотил слезы. Старик нахмурился.

– Ты сказал, что знал фараона. Это на самом деле так? Ты видел его издали, или жил в Городе Солнца, или, возможно, работал на него?

Меня удивил его внезапный интерес. Я постарался сосредоточиться, чтобы не наговорить лишнего.

– Почему вы об этом спрашиваете? Вы, случайно, ему не враг?

Заметив мое беспокойство, старик рассмеялся.

– Ни в коем случае. Я хочу узнать о нем как можно больше, потому что его вера привлекла наше внимание. Наши старейшины полагают, что между нашим и вашим учением есть некоторое сходство. В начале его правления мы отправили к нему послов. Он принял их очень дружелюбно, но их убили жрецы Амона, а когда он затворился во дворце, они завладели страной и начали нас преследовать. Они хотят одного – обратить нас в рабство, и если узнают, что наша община существует, не подчиняясь их власти, они немедленно пошлют сюда солдат, чтобы нас уничтожить.

Я успокоился.

– Открою вам, что я знал его так же близко, как и его собственные дети. Он любил меня как родного сына, и я вырос и жил рядом с ним до самой его смерти, хотя я всего лишь простой слуга.

– А почему ты бежал?

– Потому что недостойный сын фараона узурпировал власть и стал преследовать тех, кто остался верен памяти его отца. Вот почему мы бежали.

– Тогда мы в большой опасности!

Я покачал головой.

– Не в большей, чем до нашего появления. Они не знают, где мы. За нами была погоня, но мне удалось уничтожить преследователей. Я могу вам помочь. Я воин, командир египетской армии. Один из лучших воинов нашей страны. Вам угрожает другая опасность. Хетты хотят поработить Египет, и скоро начнется война. Большая война.

Старик присел рядом со мной. Новость потрясла его.

– Этого я не предвидел. Сюда не доходят вести извне, мы живем совершенно обособленно, в этом наше спасение. Я должен поговорить с членами Совета. Ввести их в курс дела, чтобы мы могли сообща принять решение.

– Повторяю, я могу вам пригодиться. Исход войны меня больше не волнует, но в случае приближения войск я могу помочь вам отвлечь их и увести отсюда. Залогом искренности моих слов буду я сам и женщина, поскольку я не знаю лучшего места, где она могла бы обрести мир, в котором нуждается. – Я вздохнул. – На самом деле я не знаю, где нам искать пристанище, но мое предложение остается в силе. Я в вашей власти.

Не знаю, почему я так разоткровенничался с этим стариком, почему доверился ему, но теперь я полностью зависел от них. Я ничего не знал ни об их намерениях, ни о том, кто они такие и почему скрываются, но мне нечего было терять. К тому же, независимо от всех этих рассуждений, старик, непонятно почему, мне нравился, хотя я переживал из‑за того, что открылся ему.

– Я могу вас спросить, во что вы верите?

Старик задумчиво посмотрел на меня. Похоже, боль замедлила не только мою речь, но и мысли, которые можно было читать на моем лице, как рисунки на стенах дворца.

– В свое время я расскажу историю нашей веры, но пока тебе довольно будет знать, что мы евреи, потомки пророка Авраама, и что мы честные люди. Но ты принес плохие вести. Очень плохие. Я должен встретиться с мудрецами. Я сообщу тебе о нашем решении. А пока поправляйся. Ты еще очень слаб, и твою ногу придется долго лечить, прежде чем можно будет с уверенностью сказать, что она спасена. – Он улыбнулся. – И не смотри так на свод. Могу тебя заверить, он на тебя не упадет.

И он вышел.

Я и в самом деле испытывал страх. Меня учили, что плоский каменный потолок обещает вечность и надежность, а кирпичный свод конечен и сомнителен.

Я растянулся на удобной циновке. Беседа, потребовавшая умственного напряжения, отняла у меня все силы. Я не знал, что будет, если они не захотят нас принять. Может быть, нас убьют или заключат в темницу. Но если бы они хотели нас убить, достаточно было бы просто оставить нас в пустыне.

Мне пришлось призвать на помощь выдержку солдата, чтобы прекратить строить предположения. Оставалось лишь благодарить кого-то из богов, не важно кого, так как только божественное вмешательство спасло нас от смерти и, более того, спасло наши души от погибели.

Неожиданно жизнь показалась мне лучшим подарком, какой я только мог получить, и я широко улыбнулся, наслаждаясь этим ощущением. Пока жизнь решила не покидать мое возлюбленное тело, терзаемое болью. Я уснул, улыбаясь, как ребенок.