Грейс нашла Катю в общей комнате, куда та пришла умыться перед ужином.

– Хочешь сказать, мы должны собирать шиповник, чтобы заработать на этом лишние деньги?

– Да, Катя. Леди Элис хочет продать ягоды компании, производящей сироп. Там много витамина С, который очень важен, поскольку мы лишены обычных его источников: апельсинов и других фруктов. Я пойду собирать. Не считаешь, что это было бы неплохо?

– Мы и без того много времени проводим на свежем воздухе. В свободное время мы с Евой предпочитаем отдыхать и читать.

– Я тоже, Катя, но нам так мало платят, и я подумала, что немного лишних денег не помешает. В поместье растет много шиповника, и, я думаю, мы довольно быстро его соберем и заработаем деньги.

– Это неплохо, и, думаю, Ева согласится. Но все ли девушки на это пойдут? Мы благодарны за безопасность и не хотим…

Она остановилась, не найдя подходящих слов на английском.

– Особого отношения, чего-то в этом роде? Я не знаю, всех ли спрашивали об этом, но думаю, что спросят. Леди Элис позволяет деревенским детишкам собирать шиповник для школ и, по-моему, считает, что нам это должно понравиться. Мне уж точно понравится… Ладно, мы будем собирать ягоды после работы. Спасибо.

– Это идея леди Элис. Я почти уверена, что всякий, кто не слишком устал работать сверхурочно, присоединится к нам.

Так оно и было. Светлыми летними и осенними вечерами девушки со старыми корзинками, которые миссис Лав нашла в одной из просторных кладовых, отправлялись в места, показанные мужчинами, знавшими каждый дюйм поместья, и возвращались в полумраке с полными корзинками. Каждую ставили на скамью, где леди Элис оставляла этикетки с именем девушек. Миссис Лав взвешивала ягоды и вела записи.

Катя и Ева наслаждались вечерами больше других. Это было для них просто продолжением дневной работы, но они расслаблялись, шутили, пели, перекрикивались, пока не наставало время возвращаться домой. Миссис Лав оставляла им ужин.

Вскоре после возвращения в Уайтфилдз Грейс навестила Гарри, работавшего в саду Хейзела, и почти сразу задалась вопросом, права ли ее светлость и действительно ли славный старик полностью оправился от увечья. Память бедняги пострадала. Он почти не помнил драки, в которой ему проломили голову, зато помнил Джека и Грейс, что очень ее тронуло. Было и еще кое-что, что удивило девушку. Хотя раньше он не ухаживал за птицей, теперь обнаружил истинный талант ухода за курами: он увеличивал их количество, а Гарри старательно за ними присматривал.

– Получала что-то от молодого Джека? – спрашивал он каждый день, и каждый день Грейс терпеливо отвечала:

– Нет, Гарри, он пока не знает, что я вернулась.

На последнее письмо она ответа не получила. Но может, он ничего не писал?

«Перестань думать о нем, Грейс», – твердила она себе.

Пока она устраивалась и знакомилась с новенькими, совсем не осталось времени прочитать письма из шкатулки. Она положила их в самую глубь ящичка, подальше от искушения. Фотографии же в конверте она хранила в кармане брюк и, улучив минуту, просматривала их. Когда она впервые вынула из конверта снимки с Меган, повинуясь порыву, то едва не выбросила их в корзину для мусора. Ей не хотелось напоминаний о сводной сестре. Но потом она передумала. Нужно тщательно изучить каждый снимок, и, если она узнает на них кого-нибудь из тех, кто был с Меган, немедленно все выбросит. Вряд ли эти люди станут наводить справки о ее младшей сводной сестре.

«Что случилось с матерью Меган? Бедняга, неужели и ее мать умерла молодой?» – спрашивала она про себя.

Ни одна пожилая женщина не посещала дом, где жили Грейс и Меган. Та ни разу не упоминала о родителях или родственниках. Грейс вздохнула. Она впервые в жизни почувствовала к сестре нечто вроде сочувствия. Наверное, потому, что взрослеет, становится более зрелой и рассудительной.

Как-то вечером, когда остальные спали, Грейс вынула письма и на мгновение прижала их и содержащиеся в них секреты к сердцу, после чего стала методично просматривать штемпели на каждом конверте и раскладывать их в хронологическом порядке. Лучше и разумнее читать по порядку, если они имеют какое-то отношение друг к другу, хотя почерки и были разными.

Она остерегла себя: не стоит питать слишком большие надежды. Возможно, письма никак не связаны с ней и ее родителями. Ее тут же стали одолевать сомнения. Но если письма не важны, почему их хранили?

«О, пожалуйста, не позволь им оказаться грустными любовными посланиями, если, конечно, это не письма родителей».

Она была слишком возбуждена, чтобы спать, и, прекрасно сознавая, что пожалеет об этом утром, выбрала самое раннее письмо и стала читать:

Грейс сложила листок. Чувство было такое, будто она запачкала руки. Слишком личное письмо. Был ли человек, Фальшивый Пенни, задолжавший кому-то десять шиллингов, – ее отцом, Джоном Патерсоном? Это без него Герт и Мегс будет лучше? Мегс – это, видимо, Меган, ее сестра, и значит, Герт – ее мать. Джон – ее муж и отец Меган.

Грейс взглянула на конверт. Дешевый, и штемпель расплылся, но ей показалось, что она разобрала слово «Стерлинг» и дату «2.6.14». За семь лет до ее рождения. И, что важнее всего, это был год начала Первой мировой войны.

Но довольно с нее догадок!

Она сунула письмо в шкатулку, выключила лампу и попыталась заснуть.

Утро принесло порядок и обычную рутину. Грейс была счастлива погрузиться в работу: дойка, уборка коровника, обучение трех новеньких трудармеек и поддержание тепла, поскольку присутствие зимы уже чувствовалось.

Как-то утром, в начале сентября, леди Элис остановила идущую на кухню Грейс.

– У вас есть приемник? Слышали новости?

В редкие свободные минуты, когда они не слишком уставали, чтобы послушать радио, девушки старались включить музыку или комедийные программы, и у них просто не оставалось времени читать газеты.

Грейс не сразу ответила, и это рассердило леди Элис.