Скрежещущий голос прорубил воздух, словно стальной клинок. Кейн повернулся, онемело всматриваясь сквозь слезы, застилавшие глаза. Его взгляд упал на лицо, покрытое шрамами. Лицо, которое он не должен был больше видеть никогда.

Джерек с каменным выражением шагнул вперед, крепко сжав топоры. В глазах его плескалась жуткая тьма, точно он прошел сквозь ад.

«Если я когда-либо увижу тебя снова, я тебя убью. Обещаю».

Бродар встретил взгляд старого друга. С минуту ни один из них не двигался. Затем Кейн медленно кивнул. Повернувшись к могиле Мхайры, он бережно опустил на нее венок. Волк всегда платил по долгам. Всегда держал слово.

Он стоял на коленях, слушая, как приближается Джерек. Он не собирался сражаться. Не сейчас. Он хотел только увидеть Мхайру в последний раз. Он подумал о ее улыбке, и слезы снова засверкали в его глазах.

Волк переступил с ноги на ногу у него за спиной.

– Кейн, – проскрежетал он снова.

– Так, – спокойно ответил Бродар.

Время пришло.

Долгую минуту ничего не происходило. А затем но обе стороны от него на землю упали топоры, и сильная рука сжала его плечо.

Здание склада тряслось, словно по нему колотила дубинка великана. Сквозь трещины в деревянной крыше вниз летели пыль и пепел, и Эремул-Полумаг проснулся, задыхаясь и отплевываясь. Моника рядом с ним на полу делала в основном то же самое, однако куда более грациозно. Как это часто бывало, он попытался встать на ноги, и до его мозга с запозданием дошло, что у него больше нет ступней, а также, разумеется, – ни лодыжек, ни коленей.

«Тринадцать лет, а инстинкт по-прежнему берет верх над памятью. Берет верх над рациональным мышлением. С другой стороны, я всего лишь человек. Не бессмертный фехд».

– Позволь помочь тебе, – сказала Моника, нежно поднимая его с пола и помогая усесться в кресло.

Он сморгнул грязь с глаз и прищурился сквозь облако пыли. Мард сидел, скрестив ноги, среди обломков и с подозрением пялился на Монику, возможно, с неким беспокойством. Рикер вырубился напрочь, он был так пьян, что его не разбудил бы даже пинок в лицо.

«Итак, все как всегда. Тогда что за суматоха снаружи?» Здание снова затряслось, и теперь к этому добавился громкий гул, как будто сквозь город мчался ураган. Эремул подкатился к выходу и выглянул наружу. Он был не единственным. Многие бездомные Сонливии боязливо высовывались из тесных дверных проемов Прибежища, чтобы увидеть, что за новый ужас угрожал городу. Все было покрыто пеплом и пылью – осадками из огромного грибовидного облака, поднявшегося в небо в тот день, когда Разрушитель Миров привели в действие, чтобы уничтожить гхолама. Даже в Обелиске минуту-две жара была просто невыносимой.

Полумаг с облегчением узнал, что в городе никто не погиб – по крайней мере, в результате применения оружия фехдов. Однако в ближайшие дни, несомненно, возникнут сложности – городские запасы воды оказались загрязненными. Кроме того, сотрясение земли, вызванное взрывом, ослабило сооружения Сонливии, и с тех пор несколько домов рухнули, похоронив под собой несчастных жителей.

Полумаг покачал головой. За последний год город перенес войну, продолжительный обстрел артиллерией Первой флотилии и теперь – применение наиболее смертоносного оружия из всего когда-либо созданного.

«Серый город. Подходящее название для, возможно, самого мрачного из городов по эту сторону метафорического ада». Трудно было представить такое время, когда он мог бы с теплотой вспоминать правление Салазара, по Полумаг чувствовал, что это мгновение приближается.

Моника прикоснулась к его руке и высунула голову за дверь.

– Посмотрим, из-за чего весь этот шум? – спросила она.

Он бросил на нее удивленный взгляд. Моника казалась в целом довольной, оставаясь в Прибежище с тех пор, как нашла его. Поистине – она пребывала в тревожащем спокойствии большую часть времени. Он предполагал, что такое воздействие могли оказать на женщину напряжение и всеобщая неопределенность, не говоря уже об их решительно лишенных всякого обаяния соседей по комнате.

«Когда речь заходит о женщинах, я могу опираться только на воображение».

– Хочется свежего весеннего воздуха? – спросил он с кривой усмешкой, показывая на облака пыли, несшиеся по улице.

Казалось, все они летели с Крюка – большой площади, на которой некогда казнили городских преступников и где сам Эремул едва не исполнил однажды пляску повешенного, или что там еще веселое можно было придумать для человека без ног.

– Полагаю, это, по крайней мере, посвежее того, что выходит по утрам из задницы Рикера.

Моника смерила его возмущенным взглядом, который быстро сменился улыбкой, и Эремул ощутил, как его охватило незнакомое теплое чувство. «К дьяволу вашу хашку. Забудьте о магии. Любовь – самое могущественное пристрастие из всех». Или, по крайней мере, она была таковым для тех, кто отчаянно нуждался в ней тридцать пять лет.

– Следуй за мной, – сказал он, выкатывая кресло через дверь. Возможно, я смогу состряпать кое-что, чтобы помочь справиться с пылью.

Он пробормотал несколько слов и, вызвав свои чахлые запасы магии, сотворил охранительное заклинание, которое удерживало летевший по воздуху мусор в стороне от него и Моники. Чумазые лица наблюдали за ними из полуоткрытых дверей. Многие смотрели зло или сердито, но на мнение соседей Полумагу было совершенно плевать.

Эремул и Моника пробирались между битком набитыми складами, обходя стороной груды отбросов, мертвых животных и кучи гниющих нечистот. Пусть Прибежище и давало им крышу над головой и миску скверного на вкус супа по вечерам, но во всем остальном это было отвратительное место, где не признавались никакие законы. Год назад Эремул мог назвать его «адским». Но не сейчас.

«Представление об аде ограничивается пределами воображения, а воображение ограничивают рамки опыта. Истинный ад не познать, пока в нем не пожил».

Сироты в Уорренс, вот они знали, что такое ад. Знали Первопроходцы, которые поплыли к Небесным островам, каждый мужчина и каждая женщина, по крайней мере в то непродолжительное время, пока оставались обладателями собственных голов. По сравнению с их судьбой то, что бездомные переживали в Прибежище, – всего лишь мелкие неудобства.

По мере того как они приближались к Крюку, плывшие по ветру облака пыли и пепла становились все гуще, а рев – громче. Эремулу пришлось прикрыть уши руками, чтобы защититься от шума. У края площади собрались дюжины фехдов. Пыль и пепел вились рядом с Древними, которые образовали круг. Среди них находился и Айзек, стоявший возле сестры Мелиссан. У обоих на лицах застыло каменное выражение. Пережитая двумя Судьями трагедия ощущалась почти физически. Неимоверное страдание, которое Эремул увидел на лице Айзека после гибели его сводной сестры Ним, мучило Полумага целыми днями. Возможно, то, что он так переживал смерть офицера фехдов, было следствием эмоционального излучения со стороны Айзека, но Эремула не покидало странное ощущение, что он мог просто сочувствовать.