обволакивающем. Я видела Гору тогда, когда её даже не видно: ты стоишь у подошвы, а Горы нет: просто сегодня у неё нет настроения; да и удивительное дело – не каждому гостю, путешественнику она являет свой лучший лик.

Я целовала её каменные подошвы и плакала, когда мне было больно и тяжело, когда казалось, что некуда идти, кроме как… на вершину – туда, где меньше воздуха, но легче и просветлённей душа, чище и яснее разум, а люди – крепче и надёжнее.

В этой Горе есть нерв – мощный, жгутообразный, он вплетён в корни, которые уходят глубоко, в самое сердце земли, и там, наполняясь энергией, разносят её по всему массивному телу, щедро делясь – с камнем, водой, воздухом, человеком, лошадью, собакой… со всем, что становится как-то причастным к ней. За свой долгий, более чем трехмиллионный век, она встала на одну ступеньку ниже Бога, но не отдалилась от человека, так и оставшись Пристанищем Ковчега, спасением. И мы, идя к вершине, просим у Горы разрешения, чтобы попасть на ступеньку Предбожья. Возможно, это дерзко, но почему бы нет, если Гора подпускает к себе, дарует лучшие переживания, «окошки» в зачастую суровой погоде, а потом долго или уже никогда не отпускает, потому что между вами завязывается духовный контакт. И Гора становится твоим личным алтарём, на который ты несёшь тяжёлую, болезную ношу, но чаще доходишь таким невесомым и лучистым, потому что за три дня пути к вершине много передумал, осмыслил, взвесил, разложил, оставил, выбросил.

Жизнь человека похожа на эту Гору. Прежде чем она появилась на свет, земные недра выворачивало, крутило, обжигало. Гора росла из тысячелетия в тысячелетие, из камня в камень, напластовывалась. А потом её снова выворачивало, крутило, обжигало, и появилась рядом Маленькая Гора, детёныш, – такая хрупкая, но своенравная. Их разделяет и соединяет ущелье, они держатся друг за друга, рука в руке. Поразительное явление – вокруг нету ни единой гряды гор, они вдвоём – Большой и Маленький, неодинокие одиночки, и лишь вдалеке, по другую сторону границы, виднеется своими четырьмя вершинами громада, которая, согласно преданию, была сестрой Горы, но они разругались и разошлись. Говорят, что когда-то высота заграничной сестры доходила до семи тысяч, но произошёл мощный взрыв, что нам доказывает огромный, более чем двухкилометровый кратер и обширная территория в несколько десятков километров, так называемый, вулканический пояс.

Сколько раз я подходила к Горе, когда невозможно было подойти, потому что у её ног происходили распри, интриги, баталии, проливалась кровь; и правительство захватчиков, вступая в борьбу с господствующим населением, находит возможность затруднить восхождение для всех остальных, или вообще закрывает Гору. И тогда… тогда я подхожу к Горе во снах – частых и долгих, зачастую продолжающихся из ночи в ночь. Это сны, наполненные тоской и болью; сны, возвращающие к первородине, к первым шагам на суше, к любви ко всему сущему, живому, любви, которая вдыхает жизнь во всё, что нас окружает. Экзистенциальные переживания превращают сны в реальность, и тогда всё переворачивается в бренной жизни: я – не я, я гораздо старше, сильнее, мощнее, мои ноги, как корни, уходят в глубину земли и сливаются с той жилой, которая питает Гору.

Долго буду помнить, как в период, когда Гора была закрыта для нас, в час забвения я ехала к ней на какой-то дряхлой повозке. Повозка скрипела, стонала, грозясь развалиться в любой момент. Лошадь, понурив голову, еле плелась, смирившись с участью. Вокруг – катастрофическое обеднение края, и ни единой живой души; впечатления от оставленных жизнью мест самые угнетающие – будто проезжаешь через каменистое поле, на котором каждый камень – голова. Ты боишься смотреть по сторонам, чтобы не встретиться с застывшим взглядом, но твои губы молятся, губы просят: «Гора, возьми, вознеси эти души, освободи их от каменных оков, от кровавых слёз, дай право им стать твоими ангелами, которые наверняка не будут сидеть без дела – они превратятся в крылья для тех, кто выдохся в пути, у кого воля к жизни пересохла, как источники в этом краю, кто потерял опору и не верит, что сможет идти, кто… Гора, возьми, вознеси эти души, освободи их, пока не налетело вороньё, которому всё равно, на чём сидеть и что клевать… Гора, возьми, вознеси…»

Я уезжала в горный край из степной местности, где у меня остались в прискорбном состоянии отец и мать: не хотели, не хотели они отпускать дитя далеко от себя.

Я ехала через осень с её шуршащими, потом слякотными дорогами. Я ехала через зиму, и ветер метал в меня снежные комья, швырял из стороны в сторону повозку, а она – скрипела, но тащилась, родимая. Я ехала через весну – эта весна была без птиц, но наполненная звоном ручьёв, местами превращающихся в бурные вешние реки, которые сносят на своём пути все преграды, играючи, волокут гигантские камни; оказывается, моя старая лошадь может плавать, а дряхлая повозка ходить кораблём.

Я ехала через лето – знойное, безжизненное, пыльное. Я ехала, пока на горизонте, в полоске уходящего дня, не увидела Гору. Её скаты блестели бурой, местами чёрной окисью, а снежная вершина рдела в закатных лучах. Охватившая душу радость сделала меня лёгкой, невесомой. Оказывается, я могу летать! Но отчего мне так спокойно в этом, пожалуй, пока ещё чужом месте? Глубоко врезались в память тактильные ощущения – нет, я не летаю, я стою на руках отца и матери, которые, в свою очередь, крепко вросли в твердь: закрываю глаза, замираю, ощущаю шершавость земли, нет, не земли, а родительских рук, загрубевших от тяжёлого крестьянского труда, но тёплых-тёплых своим грубым и сухим теплом. Всё родное сошлось в одном месте и породило новое – мир и жизнь, гармонию и надежду, веру и волю.

Помню, из забвения я вышла с писаницей на губах: «Я буду! Я смогу!» Но Гора продолжала оставаться в заточении и подход к ней разрешался только во снах. Окружающие недоумевали:

– Зачем тебе снова идти на Гору?

– Она зовёт, – отвечала я.

– Сколько раз ты на ней уже была?

– Три… три раза, несколько лет назад, а будто бы несколько жизней назад.

– Неужели не интересно сходить на какую-нибудь другую гору. Например, Килиманджаро – это же круто, это звучит весомо! – не унимались мои собеседники, продолжая травить душу.

И сны продолжали сниться. Я бегу к Горе, хочу успеть, потому что она вот-вот закроется. У меня не так много времени, вернее, его совсем нет. Ступни избиты в кровь –