собираемся уединиться, Виктор немедленно увязался за нами. Ирина осталась за столом.

— Шустрый ты! — фамильярно пихнул меня в бок Виктор. — Успел охомутать вдовицу! Рыдала, поди! А ты, подлец, утешал! Аж вспотел, наверное! Со смерти мужа времени прошло-то всего ничего.

— Красивая женщина, — задумчиво кивнул Храповицкий. — Но уж слишком своевольная.

Обычно Храповицкому не очень нравились мои женщины. Признаюсь, мне его тоже. В этом был свой плюс: ссоры по этому поводу нам не грозили.

— Не понимаю я вас! — проворчал Виктор, потягиваясь. — Мне главное, чтобы у женщины грудь была. Ну, еще зад!

Он кивнул в сторону Анжелики, у которой в изобилии было и то, и другое. Несомненно, у нее были и другие достоинства, но не столь очевидные.

— Чем-то же должна отличаться любовница от свиной туши, — раздраженно ответил Храповицкий, намекая на мясницкое прошлое Виктора. Тот только усмехнулся.

В отличие от Храповицкого, я был уверен, что Виктор высказывался с такой грубостью, нарочно дразня нас. Ему нравилось представляться топорнее, чем он был на самом деле. Так или иначе, но Храповицкого присутствие Виктора раздражало. Ему явно не терпелось обсудить последние события, но делать это при Викторе он не хотел. Нам ничего не оставалось, как, описав круг, вернуться назад.

У Ирины зазвонил мобильный телефон. Она весело крикнула «алло», но уже в следующую секунду ее лицо переменилось и глаза потемнели. Она встала из-за стола и отошла в сторону. Я не слышал, о чем она говорила, но видел, как она возбужденно ходила назад и вперед и жестикулировала, в чем-то убеждая своего собеседника на другом конце провода.

— Похоже, у девочки проблемы, — наклоняясь ко мне, прошептал Храповицкий не без злорадства.

Она закончила говорить и посмотрела на меня растерянным и беспомощным взглядом. Я подошел к ней.

— Мне нужно срочно вернуться! — сказала она чуть не плача.

— Я отвезу тебя, — предложил я. Я не стал спрашивать при всех, что случилось.

В машине она сидела, хмурясь и кусая губы. Держа руль левой рукой, правой я взял ее за кисть.

— Какие-то неприятности? — осведомился я.

— Я не собираюсь перекладывать на тебя мои проблемы, — отчеканила она. —Я сама с ними справлюсь. Ничего серьезного.

Я не поверил ей, но настаивать не стал. Некоторое время мы ехали молча. Она закурила, но, сделав несколько затяжек, выбросила сигарету в окно.

— Как тебе понравилось у Васи? — спросил я, чтобы ее отвлечь.

— Мне понравилось место и сосны, — ответила она рассеянно, не поворачивая головы. — Все остальное я уже видела тысячу раз.

— Ты имеешь в виду дом? — не сразу понял я.

— Да нет, — нетерпеливо возразила она. —С домом все ясно! Новый русский дом. Дурак-хозяин, который не знает, чего он хочет. Тут и обсуждать нечего. Я имею в виду компанию. Я никак не ожидала, что это будет вульгарная бандитская вечеринка.

— Почему бандитская? — удивился я. — Никто же не дрался.

— А ты считаешь, что бандиты, когда собираются на отдых, только и делают, что дерутся? — спросила она насмешливо. — Ну, может быть, разговоры у них развязнее и пошлее. Пьют ненамного больше. Шутки не отличаются. Но главное, стиль тот же самый. Хамский.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что к женщинам относятся, как к домашним животным! — воскликнула она. — Даже хуже! Впрочем, такие женщины, может быть, иного и не заслуживают. Кроме драгоценностей и тряпок, их ничего не интересует. Ну, конечно, еще развлечения, которые им запрещены. Они даже не смеют договориться о том, чтобы сходить друг к другу в гости. На это нужно спрашивать разрешение мужа. Потому что вся их жизнь зависит от мужчин, от их привычек, распорядка. Они знают, что мужья им изменяют, что не считают их за людей, но их это устраивает. Потому что время от времени им позволяют надевать дорогие платья, вешать на себя килограммы золота и вывозят за границу. Они, как кошки, которых когда-то голодными подобрали на улице, а теперь они заплыли жиром и больше всего на свете боятся вновь оказаться под забором!

— Ты преувеличиваешь, — слабо заступился я, впрочем, больше из корпоративной солидарности, чем по убеждению. — Какие-то чувства они все же испытывают к своим мужчинам…

— Не смеши меня! — отмахнулась она. — Послушал бы ты, что они говорят о мужьях, когда те их не слышат. Наверное, то же, что и мужья о них! Насмотрелась я этого за девять лет! Меня мутит от таких праздников. Я думала, что Храповицкий — умный человек. А он — просто зарвавшийся невежда, которому нравится, когда перед ним пресмыкаются. Вместо друзей — подчиненные. Чем он отличается от того же Вани Ломового? Костюмом? А ваши любовницы копируют вас и точно так же заискивают перед его женщинами, как вы перед ним.

— Я не заискиваю! — сердито отрезал я.

— Ну да! — насмешливо откликнулась она. — Может быть, не так явно, как все другие, но относительно самого себя ты все равно меняешься. Ты думаешь, я не заметила, как ты повернулся ко мне, когда он понес эту чушь про Гогена!

— Храповицкий — один из самых умных людей, кого я встречал! — возразил я. — Согласен, он неважно разбирается в живописи или литературе! Но это не главное в его жизни. В отличие от тебя, он не назвал бы тебя невеждой, если бы ты не смогла различить сорта нефти.

— Просто скажи, что он твой начальник! — фыркнула она. —А я ему не подчиняюсь. Я вообще никому не подчиняюсь. Говорю, что считаю нужным! И делаю, что хочу.

— Поэтому мы так резко сорвались от Васи и сейчас мчимся в Нижне-Уральск? — не вытерпел я.

Она бросила на меня косой взгляд, осеклась и замолчала, то ли обидевшись, то ли вернувшись к своим переживаниям. До самого Нижне-Уральска она больше не произнесла ни слова.

Когда мы въехали в город, уже совсем стемнело. Она попросила высадить ее у стадиона, сказав, что дальше доедет сама, на своей машине, которую прежде вела моя охрана.

— Может быть, мне все-таки пойти с тобой? — предложил я.

— Не надо, — упрямо покачала головой она. — Я сама. Мы же условились, что мои трудности не должны тебя касаться.

Наклонившись ко мне, она поцеловала меня в щеку.

— Я все равно тебя люблю, — прошептала она. И вышла.

Я развернулся и тронулся домой. Мне не понравилось ее загадочное «все равно». Что значит «все равно»? Разве я струсил? Я кого-то обманул? Я совершил постыдный поступок?

Хуже всего было то, что я сам себе не нравился. Хотя и не мог объяснить, почему.

Короче, через пятнадцать минут я уже подъезжал обратно к стадиону.

У входа в хасановский офис кроме ее машины стояло еще несколько иномарок, с включенными фарами. Я взбежал по ступенькам. Гоша и еще один охранник следовали за мной.