Незадолго до полуночи он проснулся и тихо выскользнул из вигвама. Уинона заметила это, но Харка знал, что она будет молчать. Постояв несколько секунд посреди черных теней вигвамов, он медленно, бесшумными шагами индейца направился к площади. Сквозь щели у входа в вигвам вождя пробивался свет: там еще горел огонь в очаге. Изнутри доносились странные звуки. В Священном Вигваме Хавандшиты было тихо и темно.

Харка крадучись обошел площадь в поисках Шонки, но того нигде не было. В конце концов он приблизился к отцовскому вигваму.

В душе его боролись противоречивые чувства. Он не хотел следовать примеру Шонки, посмевшего ослушаться вождя. Но непослушание Шонки, казалось, толкало и его, Харку, на дерзость. Он хотел убедиться, что отцу ничего не грозит. Ему необходимо было знать то, что знал и о чем молчал Шонка. Если Харка хочет уберечь отца от опасности, он не может сидеть сложа руки.

Наконец он не выдержал и лег на землю у задней стены вигвама, где была удобная щель, сквозь которую можно было видеть все, что происходит внутри.

Харка еще никогда не видел, чтобы мужчины вели себя так странно. Особенно его поразило поведение Старой Антилопы. Тот стоял между очагом и стеной вигвама, наклонившись вперед, и качался взад-вперед. Казалось, он вот-вот упадет. Потом вдруг дико захохотал. Изо рта у него потекли слюни. Показывая пальцем на огонь, он сквозь хохот повторял:

— Медведь! Там сидит медведь и греет лапы! Греет лапы! Видите?

Затем смех оборвался. Голос Старой Антилопы стал жалобным, и наконец он заплакал.

— Бедный медведь! Он греет лапы, а вы хотите их съесть! Хотите съесть его лапы! И вам не стыдно? Славный, добрый медведь!.. Вы что, не видите?

Рядом с ним на земле лежал старший из Воронов. Он спал и громко храпел. Его отца, Старого Ворона, только что вырвало, и в вигваме резко запахло блевотой. Вместо того чтобы выбежать из вигвама, он спокойно, не смущаясь, извергнул содержимое желудка прямо на бизонью шкуру! Харка знал один забавный вид состязания воинов — есть сырую собачью печенку, пока не вырвет, стараясь продержаться дольше других. Дети от души веселились, глядя, как мужчины один за другим, зажав рот рукой, бросаются в кусты. Но чтобы кто-нибудь осмелился осквернить вигвам?! Нет, сегодня воины явно лишились рассудка!

— Медведь… Бедный медведь!.. — все еще лопотал Старая Антилопа.

Вдруг он закачался из стороны в сторону, потерял равновесие, замахал руками и плюхнулся задом прямо в очаг. В вигваме стало темно. Харка услышал веселый смех отца и Рыжего Джима. Старая Антилопа несколько секунд сидел на горящих углях, ошарашенно озираясь по сторонам, потом, когда угли прожгли его кожаные штаны, он, почувствовав боль, вновь запричитал:

— Я медведь… я добрый медведь… мои лапы… О! О!

И он на четвереньках пополз прочь от огня. Но тут Ворона опять вырвало. На этот раз прямо на шею Старой Антилопы.

— Ай-о! — вскричал тот и встряхнулся, как мокрая собака. — Что вы со мной делаете, вонючие койоты?

Харка отчетливо видел всю сцену, потому что Рыжий Джим как раз снова раздул огонь. Все, что происходило внутри, было нелепо и отвратительно, но, поскольку Маттотаупа и Рыжий Джим смеялись, у Харки немного отлегло от сердца. Он тоже улыбнулся, глядя, как Старая Антилопа ползает по земле с обожженным задом и испачканными блевотиной волосами и лопочет:

— Я бедный медведь… добрый, славный медведь! Не ешьте мои лапы! Проклятые койоты! Чем вы заляпали мои волосы? Сзади огонь! Горит прерия! Огонь уже сожрал мои штаны!

Рыжий Джим налил себе из бурдюка в стаканчик напитка, одним махом опрокинул его в глотку и воскликнул:

— Продолжаем состязания! Пока что я — победитель! Трое из моих соперников уже валяются на земле. Выпив всего по стаканчику! А на моем счету — уже три, и я стал только сильнее! Кто еще отважится помериться со мной силами?

Последние два гостя Маттотаупы приняли вызов.

— О, сразу двое? — крикнул Рыжий Джим. — Прошу!

Он трижды наполнил стаканчик, и все по очереди выпили. Последним — Рыжий Джим. Опять залпом.

— Ну что? Еще по одному? — предложил он своим соперникам.

Те подошли ближе, но Харка видел, что они уже нетвердо стоят на ногах. Они неумело выпили. Один поперхнулся и выплюнул напиток, другой закашлялся, и Рыжий Джим с Маттотаупой снова рассмеялись. Харке вдруг бросилось в глаза, как по-разному они смеялись. Маттотаупа смеялся весело и добродушно, как смеются мужчины, слушая забавные рассказы об охотничьих приключениях или глядя на незадачливых пожирателей собачьей печенки. В смехе же Рыжего Джима сквозило презрение. Это смутило Харку. Ему не понравилось, что белый человек смеется над воинами, Сыновьями Большой Медведицы. Но у него не было времени разбираться в своих чувствах: его внимание отвлекло новое происшествие. Два воина, последние соперники Рыжего Джима, вдруг стали ссориться.

— Ты, гнусная жаба! — сказал тот, что кашлял. — Ты на меня плюнул!

— Замолчи! — крикнул второй. — Ты лжешь! Воину дакота не пристало лгать!

— Чтоб тебя сожрали стервятники!

— Что ты качаешься, как тростник? Иди на речку и освежи свои сонные мозги!

— Заткни свою пасть или набей ее рыбой, чтобы я не слышал твоего мерзкого голоса!

В этот момент Старая Антилопа, проползая мимо на четвереньках, обтер свои испачканные рвотой волосы об штанину кашлявшего воина.

— Ты что делаешь? — возмутился тот. — Да поразит тебя огонь из глаз Гром-Птицы!

Тот, что выплюнул Огненную Воду, расхохотался.

— Замолчи, пожиратель падали! — крикнул испачканный Старой Антилопой воин и ударил смеющегося по лицу.

Они сцепились в драке и покатились по земле, осыпая друг друга ударами, и в конце концов так и остались лежать: один — затих, другой — мычал что-то нечленораздельное. Маттотаупа с Рыжим Джимом снова рассмеялись. И снова по-разному.

— Так. Теперь наша очередь, — сказал Рыжий Джим. — Бьюсь об заклад, Маттотаупа, что тебе этот напиток не повредит и ты останешься таким же сильным, как я!

Харка похолодел. А вдруг отец согласится выпить Огненной Воды и станет вести себя так же, как его гости, которых тайна из бурдюка лишила сил и разума? Нет, об этом Харка боялся даже думать! То, что он на мгновение представил себе, было просто невозможно. Вождь Маттотаупа никогда ни от кого не может потерпеть поражение и стать посмешищем. Этому не бывать!

— Хватит ли у тебя смелости?

Вождь снисходительно улыбнулся:

— Ты в этом сомневаешься?