II

Кони, накормленные одуванчиками

Примерно на сотню саженей ниже только что открытых тисовых ставней окна нынешнего, вблизь смотрящего, ранним утром двадцатого дня после Пасхи сошлись многострашный князь видинский Шишман, куманский вождь Алтан, слуга Смилец и сарацинский механик Ариф. Эти четверо, от которых зависела стратегия и тактика всего войска, совещались о том, как им наконец-то захватить Жичу. Каждый из них высказывал свое мнение молчавшему князю.

Куманский вождь настаивал на том, что необходимо пойти на штурм и в бою разбить неприятеля:

– Чего ждать? Пока сами себе опротивеем? Сколько можно ходить вокруг да около?

Слуга Смилец считал, что нужно грязными словами отравить тот остаток воды, которым еще располагали монахи:

– А потом подождем, пока жажда не вынудит защитников монастыря сдаться!

Сарацин предлагал построить большую механическую птицу, размером с настоящую, способную клювом перекусить солнечный луч, за который к небу привязан церковный купол:

– А в животе у нее спрятать пару скопцов, которые будут голосами подражать птичьему пению, и пару лучших воинов, которые потом спустят вниз лестницы, чтобы по ним наверх смогли забраться все остальные.

Князь ничего не говорил, только перебирал указательным пальцем их предложения, словно это были рассыпанные фасолины. Голова его была голой – шапку из живой рыси он отпустил поохотиться.

– Хайирли! Разве кони куманов умеют летать?! – усмехнулся сарацин прямо в лицо Алтану. – Не знал, что вы вместе с волосами сбриваете и разум! А ты подумал, джидия, как преодолеть сто саженей высоты?

– Еще на заре я отправил кобылиц на выгон! – Оскорбленный Алтан вскочил с места. – Вон они, пасутся на склоне горы, я приказал моим людям смотреть, чтобы они не траву щипали, а ели только один пух одуванчиков. Кроме того, десять моих отборных молодцов завтракают сейчас тоже одуванчиками.

– Глупости! – возразил Ариф.

– А что ты на это скажешь? – издевательски произнес Алтан, направив свой вопрос в сторону Запада.

С той стороны двигалось несколько куманских конюхов. Каждый тащил на поводу одну кобылицу. Брюхо у каждой кобылицы было раздуто, как меха, и каждая довольно высоко парила над землей, так что куманам приходилось прилагать немало сил, чтобы не дать им улететь в небо. Природная легкость цветов одуванчика могла не только свести на нет собственный вес животного, но даже, как в этом случае, взять над ним верх. Десять лучших всадников дожидались команды вскочить в седло. Алтан наклонился в сторону князя:

– Государь, прикажешь ли начать штурм?

Многострашный князь продолжал молчать. Потом он встал и презрительно отбросил в сторону и носком сапога втоптал в землю все предложения, кроме предложения Алтана.

III

Колодец, а в самой его глубине следы ног на блестящей воде

Наверху, к востоку от большой церкви, за самый большой дуб ночью зацепилось толстое облако, настоящее осеннее, хотя и лето еще не начиналось. Был ли это Божий знак или простая случайность, но на одном из его краев можно было разобрать, где именно ночевали господства, потому что место это было примято соответственно их очертаниям и словно присыпано золотой пылью. Большинство верило в первое. Многие клялись жизнями, что во сне слышали многокрылый шорох, свидетельствовавший о том, что господства, перешептываясь, долго устраивались на ночлег. Кроме того, один слепец клялся даже, что их видел:

– Сначала я решил, что прозрел! Но тут же понял, что всего остального-то я не вижу, ни собственной руки, которую поднял к самым глазам, ни соломы, на которой лежал, ни окна, к которому было обращено мое лицо, ни Змееносца, ни Волопаса, ни Месяц-звезды, а одни только короны, жезлы, латы и венец из пламенных перьев! Когда они складывали крылья, теплый свет исчезал и ночь снова падала мне на глаза! А когда они крылья распускали, все сияло так ярко, что впервые в жизни мне не хотелось увидеть ни летний день, ни солнце над лесом, ни что-либо другое!

Как бы то ни было, нехватка воды заставила братьев попытаться испробовать и невиданный способ добыть ее. Несколько мирян и монахов окружили игумена Григория, прося о благословении:

– Дозволь, отче, колодец выкопать! Видно, что облако отяжелело! От многолетнего держания влаги распухло! Похоже, оно изобилует водяными жилами! Позволь, преподобный, попытаться!

Игумен согласился, чтобы они от него отступились. Прихватив все необходимые инструменты, копальщики взобрались на дуб. С помощью рогатины определили, где именно сделать первые удары мотыгой. Верхний слой легко треснул, поверхность немного разошлась. Мотыги углубились в вязкую густоту, потом дошли до твердого слоя, однако работы продолжались, причем настолько успешно, что еще до полудня глубина стала такой, что над поверхностью торчали лишь концы спущенных в колодец длинных лестниц.

Все происходило так же, как бывает, когда копают колодец в земле. Стоило мирянам продвинуться на несколько пядей, и вниз спускались монахи, молитвами укрепить стенки, чтобы они не осыпались. Потом в яму снова спускались копальщики. Разница была только в том, что клочки облака не надо было ведрами вытаскивать на поверхность, они сами собой поднимались над будущим колодцем и падали на землю. Словно для ободрения работавших сверху, то там, то сям падали случайные дождевые капли, и на вершину дуба тут же был послан один человек с мисками собирать эту небесную влагу. Хотя, конечно, такой малости не могло хватить для обеспечения жизни монастыря.

Около полудня копальщики резко переменили направление. Они опасались, как бы не прокопать облако насквозь. Кроме того, осколки ракушек, доносившееся иногда кваканье лягушек, рыбьи кости, отражения стрекоз и прозрачные круги, которые возникают на воде, когда на ее поверхность опускается утолить жажду какая-нибудь мошка, – все это указывало на то, что водяная жила пролегает справа. Но работа, однако, замедлилась. Дышать в глубине облака становилось все труднее, работникам приходилось то и дело вылезать на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха. Дело теперь осложнялось еще и тем, что куски облака не могли уже сами свободно подниматься наверх из бокового хода. Их приходилось по одному вытаскивать в корзинах на поверхность. Вскоре возле окна колодца накопились целые груды выкопанного, и другой группе мирян пришлось оттащить все это в сторону. Взмахнуть, ударить, собрать, вытащить, взмахнуть, ударить, собрать, вытащить… Те, кто смотрит на величественные серые облака снизу, валяясь на спине где-нибудь в поле и развлекаясь предположениями, что предсказывает облако той или иной формы, конечно же, знают о них гораздо меньше, чем какое-нибудь кочевое племя, которое всю свою жизнь проводит, преследуя по пустыням одно-единственное бледное тощее облачко, нищенское имущество, легкое только на вид. И засуха иногда может быть полезна, хотя бы затем, чтобы не забывать о том, как немощен человек.

И если бы от этого предприятия не зависело само существование братьев, если бы это не решало судьбы защитников монастыря, пробивать колодец в облаке было бы интересным занятием, полным маленьких открытий. Здесь можно было обнаружить и засыпанные птичьи тропы, и кто знает когда оказавшуюся в темнице перекличку стаи бакланов, и лучик раннего солнца, попавший в плен так давно, что он весь сжался и превратился в комочек золота, и занесенные ветром семена можжевельника, одно из которых пустило росток, наткнуться то здесь, то там на расселину, заполненную хрустальным утренним воздухом, найти окаменевшие яйца чибиса, в свое время оказавшиеся вне гнезда…