Повсюду лежали длинные тени, когда мы остановились, и я свалился с лошади. То есть, не совсем свалился. Александр стащил меня с седла. Но ощущение было то же самое, а я… я все еще пребывал в своем сне.

– Все в порядке, Сейонн, – он попытался перехватить мою руку, но я увернулся, схватил его за шею другой рукой, а коленом уперся ему в живот. Я не сломал ему шею только благодаря его прекрасной реакции и собственной нехватке практики.

– Во имя Атоса… – Он глядел на меня широко раскрытыми глазами. Только когда я немного успокоился и осознал, где я и что я сделал, то есть, едва не сделал, я ослабил хватку.

– Простите меня, мой господин. Я не успел проснуться… – Я с трудом произносил слова, пытаясь восстановить последние картины своего сна и запомнить тающее видение.

– Не успел проснуться? Да я и троих не насчитаю, кто мог бы двигаться так быстро и так… смертоносно… даже вполне проснувшись, – он посмотрел на мои руки, потом перевел взгляд на лицо.

– Счастье, что один из этих троих – вы, – произнес я, кутаясь в плащ от холодного ветра. Но холод в моей душе был сильнее. – Я слышал, что со сна люди иногда делают странные вещи, на которые они не способны…

Александр сцепил пальцы и закрыл глаза.

– Стой. Я уже говорил тебе, что не хочу выслушивать твою жалкую ложь. Лучше вообще ничего не объясняй.

– Как пожелаете, мой господин, – мы стояли на небольшой полянке рядом с дорогой. Я поднялся на кучу камней справа и посмотрел вниз на горную долину, все еще укрытую снегами. Деревья в лесу поскрипывали от мороза, высоко над нами кружил охотящийся сокол.

– Я желаю знать, кто ты, Сейонн. Раб, который находился в услужении шестнадцать лет, и при этом двигается как борец Лиддуни… Ты что, служил кому-нибудь из них или из их наставников? Ты подглядывал за ними, да? Кто-нибудь позволил тебе смотреть или ты сам смотрел и научился.

– Нет, господин. Никто не стал бы учить раба тому, что запрещено законом, – Братство Лиддуни было тайной дерзийской сектой, практиковавшей боевые искусства и свою собственную религию.

– Ты отбил мою руку с такой легкостью, словно я пятилетний ребенок. Я должен узнать, как ты научился такому. Если ты и раньше умел это… как, во имя Атоса, ты оказался в плену?

Я ощутил на языке вкус смерти. Она была совсем близка.

– Прошу вас, господин. Не сейчас. Я расскажу вам потом, если вы захотите, но не сейчас, – я старался ничем не выдать свое волнение, охвативший меня страх, от которого мое сердце прыгало в груди. Битва давно была проиграна. Не было смысла продолжать ее теперь, только потому, что я скоро увижу эззарийцев. Смерть есть смерть. Живущие… выжили. – Это то место, что вам показали?

– Проклятый упрямец, – щеки принца запылали. – Ты испытываешь мое терпение, а у меня и в лучшие времена его было не много. Если бы я сейчас не валился с ног от усталости, мы бы все выяснили уже сейчас. После того, что я видел…

– Вы не видели ничего особенного. Это просто остатки сна, господин. Прошу вас, скажите, это то место?

– Нет еще, – он положил руки на седло и устало привалился к боку коня. – Оно и к лучшему. Мне не придется просыпаться, чтобы знакомится с кем-то.

– Нам нужен костер, – сказал я, прогоняя остатки сна. Солнце уже садилось за горы. Давно уже мне не доводилось спать так долго среди бела дня. Принц по-прежнему стоял, прислонясь к коню, и я вспомнил, что есть вещи, которых он никогда не делал собственными руками. – Я позабочусь о лошади, а вы можете поспать.

Александр яростно засопел и начал ослаблять подпругу.

– Можешь не беспокоиться. Дмитрий не позволял слугам помогать мне, когда он учил меня. Я в состоянии позаботиться о коне, могу сам надеть башмаки и сумею недурно приготовить кролика, если конечно в этой дыре найдется кролик.

– В сумках должно быть достаточно провизии.

– Прекрасно. Не могу сказать, что я сейчас с радостью отправился бы на охоту. На самом деле, я не откажусь от твоей помощи, – он кивнул в сторону длинных кожаных ножен, притороченных к седлу. Я отвязал меч и три походных сумки, а Александр снял с коня седло и бросил на землю. Он достал попону и укрыл жеребца, ласково разговаривая с ним. Я ни разу не слышал, чтобы он с такой сердечностью обращался к человеческим существам.

Пока он возился с нашим скакуном, я собрал дров, сложил их за большим камнем и попытался разжечь огонь, с трудом шевеля озябшими пальцами. Костер был бы очень кстати. Ветер пронизывал насквозь, я был счастлив, что на мне шерстяная рубаха, штаны и удобные разношенные башмаки. Они удивительно пришлись мне по ноге. Если бы не Александр, я сейчас умирал бы от обморожения.

Александр присел рядом с моим жалким огоньком и закрыл глаза руками. Он сидел не шевелясь, и я продолжал заниматься костром. Когда я взглянул на него в следующий раз, его тело содрогалось, и я испугался, что он сейчас выдавит себе глаза.

– Что происходит, ваше высочество?

– Грязь… проклятие… я почти ощущаю их вкус. Я чувствую запах крови. А когда я пытаюсь подумать о чем-нибудь другом, – он судорожно глотнул воздух, – мне кажется, что мой череп вот-вот лопнет, и мои мозги выпадут из него, – он передернул плечами. – Дичь.

Он еще посидел, опираясь подбородком на ладонь, потом отбросил со лба волосы, вылезшие из распустившейся косы, и начал копаться в сумке. Он достал из нее жестяную чашку, сушеное мясо, что-то еще, потом со вздохом облегчения извлек сверток с корой и листьями, из которых получался назрил.

– Разбуди меня, когда я смогу это приготовить, – он бросил мне сверток с листьями, потом завернулся в плащ и одеяло и заснул раньше, чем договорил последнее слово.

– Как пожелаете, – машинально отозвался я. Слова застыли у меня на языке, потом тяжелыми камнями упали в сознание. Я поглядел вниз в долину, где в щелях между камнями скапливались ледяные облака тумана. Острые края камней отливали золотом под последними лучами солнца. Их тени стали совсем узкими и длинными. Ветер трогал мои волосы своими ледяными пальцами. Я не часто наблюдал в природе подобную чистоту и прозрачность.

Я мог уехать. У меня был конь, одежда, еда, а единственный человек, который мог бы меня остановить, был измучен демоническими наваждениями. О, я мог себе представить те кошмары, которыми они мучили его сейчас. Он спал так крепко, что я мог запросто перерезать ему горло, если бы захотел. Я стал бы свободным. Но все это не имело никакого значения. Я знал, что не покину его, моя клятва не позволяла мне. Но в течение того часа, пока я подкармливал щепками слабенький огонь, чтобы вскипятить воды и хоть немного согреться, я позволил себе помечтать, как могло бы быть.

Все оказалось не так уж хорошо. Я понятия бы не имел, куда мне ехать, что делать, что я должен буду сказать тому, кто встретится мне на пути и спросит, что с моим лицом. Я столько лет гнал от себя подобные мысли, что теперь воображение отказывало мне. Все, что я умел, – это быть рабом. Возможно, я уже никогда не смогу ни действовать, ни думать как свободный человек.