«нефтяники» с четырехдюймовыми орудиями, а маленький, но особенный кораблик – подводный минный заградитель – уже не только получил имя, «Краб», но ушёл своим ходом в Севастополь.

– Вот как две «Императрицы» выйдут в море, – воодушевлённо закончил Садовский, – да загонят и затопчут «Гебена», – вот тогда и будет на нашей улице праздник.

– Вот тогда и будет, – вроде как согласился статский советник. – А пока что пусть Базиль, – он нажал кнопку звонка, вызывая адъютанта, – нам зачитает свежую сводку из Сербии.

Курск.

Городской телеграф

На рельсы, прорезающие булыжную мостовую Московской улицы, выкатился вагончик бельгийского трамвая. Очень уж неторопкий – вот особо проворный пассажир успел даже выскочить, нырнуть под чугунный узор балкона-крыльца в доме купца Печке и снова догнать трамвай, но уже с кулём бананов.

Андрей Миронович отвернулся от окна в «тайном кабинете» почтово-телеграфной конторы, где слушал под писк и стрекот телеграфных аппаратов безучастную декламацию шифровальщика: «Велюровая обивка, что ты мне показывал, фактурой и цветом вполне схожа с моей бархатной. Однако посоветуйся с торговцем заграничными драпировками. Сошлись на меня, вспомнит. Номер в Петрограде…»

Тайный советник оторвал хвостик телеграфной ленты с редкой даже для столицы четырёхзначной цифрой.

– Что за бред? – невольно вырвалось у его адъютанта, с денщицким амикошонством заглядывавшего через серебряный, с тремя лучистыми звёздами погон советника.

– Это не бред, голубчик, – покачал Андрей Миронович костистой лысой головой в рыжих пятнах пигментации. – Это, напротив, живительный стакан водки для разгона химер белой горячки!

Серафим, ошарашенный небывалой поэтичностью в устах начальства, только чаще захлопал длинными ресницами. Не понял.

– Велюров наш на их Бархатова похож, – смилостивившись, пояснил начальник.

Но, поняв, что пояснил не до конца, махнул рукой:

– Боюсь, что дело наше уйдёт в жандармский корпус, а то и далее, если я правильно понял, кого братец имеет в виду.

Тайный советник, помахивая обрывком ленты, направился в коммутаторную.

Серафим недоумённо пожал плечами.

Само собой, он не знал, что брат Андрея Мироновича, подполковник жандармского корпуса Сергей Миронович Рябоконь был начальником отделения контрразведки при штабе главнокомандующего ЧФ. А странною фразою о «торговце заграничными драпировками» севастопольский обер-жандарм обозначил Алексея Ивановича Иванова, статского советника, столоначальника Министерства иностранных дел.

У Алексея Ивановича звёзд на погонах было не так много, но к нему с непременным докладом являлись помощники заграничных атташе, даже если делали при этом этакие независимые гримасы.

Известное дело, иностранной разведкой, несмотря на формальный приоритет учреждений Сазонова, занимался всяк, кому не лень, на своё усмотрение. Но все почти, так или иначе, делали это через дипломатические представительства России за рубежом. Будь это по линии Особого делопроизводства в отделе генерал-квартирмейстера Генерального штаба – то есть собственно военная разведка, будь то неприметные инженеры-шпионы Торгово-промышленного министерства, будь то бухгалтерски скрупулёзная агентура финансового ведомства Кранкина. Отмечался даже наблюдательный иеромонах Святейшего синода с запиской о состоянии духа и здоровья на призывных эрзац-комиссиях рейха…

От пристального внимания столоначальника Иванова не ускользало ничего. Тем более, когда сошлось, как в пасьянсе…

Кабинетная работа.

Петроград. Дворцовая площадь. МИД. Кабинет А. И. Иванова

Алексей Иванович обвёл остро заточенным карандашом записи в журнале «для заметок»:

1. Кирилл буквально вчера телефонировал из Новоглинска Курской губернии, где, по договорённости получив проездные документы, должен был посадить младшего брата на поезд в Питер, что тот уверенно опознал их старого севастопольского «знакомца». Если только не ошибся в горячке, то – Ойгена фон Граффа, сотрудника отдела III-B германского Генерального штаба.

«Вот, Васька. Хоть за ухо води из дверей в двери. Сам приключений на задницу не найдёт, так они ему на голову свалятся. Слава богу, что малец отделался продырявленной мякотью…» – вздохнул трепетно любящий дядюшка.

2. А теперь вот и родной брат севастопольского начальника контрразведки Андрей Рябоконь… (Младший – старший? Неудобно было спросить…), торжествуя, докладывает, что-де выкопал буквально из-под земли шпионскую полевую радиостанцию, да ещё и промышлявшую тайным подсоединением к секретному правительственному телеграфу.

«Каково?! А если б не сыщицкий нюх следователя Особого управления уголовного сыска? А если б, напав на фельдъегеря Генштаба, этот Велюров – вчерашний Бархатов, а позавчера фон Графф, не напоролся на моего Ваську?.. Интересно, подслушал “фон гад” об отправке фельдъегеря по радио, или с телеграфного провода снял? Узнаю, кто брякнул в эфир, чтоб фельдъегерю “зелёный семафор” организовали…»

Алексей Иванович по привычке, задумчиво глядя в окно, потянул за ухо чёрного министерского кота Уинстона, названного в честь Первого лорда британского Адмиралтейства.

Котяра, не выпуская когтей, но решительно, отбился.

– Кастрирую, – не то ему, не то чрезмерно усердным служакам корпуса пообещал статский советник.

Производитель девяти из каждого десятка котят в Зимнем сам предусмотрительно перешёл в эфирное состояние, – исчез раньше, чем Алексей Иванович договорил про себя: «Заставь дураков Богу молиться… Специально же послал с железнодорожной жандармерией чуть не околицей. Впрочем, если с телеграфной линии снял, то надо искать, – где чертежи подземного правительственного телеграфа светятся? А где нет? С нашим-то авосем?.. – досадливо потёр статский советник виньетку стриженой седины на лбу. – Это как припечёт, расчета цены на новую Обуховскую скорострельную пушку не сыщешь, а чертёж – так запросто. Хотя, в сумме с ещё одним опознанием, пусть и с оговоркой, хозяина “кинематографа” севастопольским контрразведчиком подполковником Рябоконем… старшим – младшим? Надо всё-таки узнать. Талантливые братцы, оба, пригодятся…»

Статский советник, вернувшись к столу, сделал малопонятную заметку в журнал:

«И тот опознал в Велюре Бархат… А он, кстати, у нас и шёл “Телеграфистом”, и в Севастополь попал из отдела связи Адмиралтейства. Ну, точно же! – ещё один иероглиф пометки образовался на полях журнала. – Вот тебе и карты тайных телеграфных кабелей. Они же в море с суши идут… Взглянуть бы всё-таки, как германский инженерный гений, о котором вся Европа гудит, из передвижного шапито целый радиотелеграф учудил, да ещё с криптографическим отделом. Такая вот “комната 40”, как в британском Адмиралтействе – только в российской глубинке. И только, увы, не русская…»

Увидев взгляд Алексея Ивановича, «первый Лорд» упомянутого Адмиралтейства не решился вернуться в кабинет, подался задом обратно, прячась за радиатор отопления.

Морская хроника

Крейсерство Черноморского флота в составе линейных кораблей «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Три святителя», «Пантелеймон» и «Ростислав» и крейсеров «Память Меркурия», «Кагул», «Алмаз» для блокады восточной части Анатолии.

Осмотр побережья от Батума до Самсуна осуществляли крейсера и присоединившиеся к флоту на рассвете 1 февраля шесть миноносцев под прикрытием линейных кораблей, державшихся вне видимости с берега. Одновременно для постоянного наблюдения за побережьем Лазистана переведены в Батум для базирования четыре миноносца 5-го дивизиона.

За время обхода берегов крейсера и миноносцы потопили 50–60 парусных судов, обстреляли Трапезонд, потопив на рейде груженый военный транспорт «Ак-Дениз» и на меридиане Иероса