Утро наступает с громкой мелодии рингтона и Слава шарит по полу в поисках телефона, а когда находит, щурится на ярко вспыхнувший экран. Звонок успел сорваться, но имя звонившего остаётся в памяти.

Протерев глаза и оглядевшись, Слава замирает, напряжённо вслушиваясь, и расслабляется, лишь услышав тихие шорохи со стороны кухни. Его стая дома.

Упав обратно на подушку, Слава перезванивает.

— Прости, не успел взять трубку. Какие новости, Рит?

— Я получила твои письма. Спасибо. Это всё как нельзя кстати. Однако… то, что я сейчас скажу… Тебе это не понравится, Слав.

Ему не нравится уже тон её голоса и этот усталый вздох в конце. Слава вновь подбирается, садясь на постели и готовясь слушать. В голове мелькают самые разные догадки, но все они крутятся вокруг двух вариантов: Герман либо сбежал, либо его по какой-то причине отпустили или вот-вот отпустят.

— Говори, — торопит Слава и Рита выдыхает:

— Герман мёртв. Убит в камере.

Слава смаргивает, пытаясь осмыслить сказанное Ритой, и только спустя минуту уточняет:

— Это точно не инсценировка? Рит, его укусили, а значит регенерация…

— Невозможно регенерировать отрубленную голову, — жёстко припечатывает Рита. — Сиди и не высовывайся. У нас тут все на ушах стоят. На камерах ничего, дежурного усыпили, по документам никто посторонний не приходил. Словно призрак какой-то вошёл сквозь стену, отрубил голову и растворился в воздухе. Ладно, пойду я обратно в свой улей, а ты просто посиди спокойно хоть несколько дней. Подлечись там. Я слышала от Сабины, что ты ещё и ногой пулю поймал.

— Всего лишь царапина, — отмахивается Слава.

— Вот и заращивай царапину. Дома. У тебя ещё отпуск. Сунешься на работу раньше, самолично отшлёпаю.

Рита сбрасывает, не дожидаясь ответа, впрочем, Слава не обижается, думая уже совершенно о другом.

«У кого был мотив, шанс и возможности?»

О том, что это был охотник, Слава как-то не сомневается, иначе бы смерть Германа была совершенно другой. Как минимум менее кровавой.

Слава устало массирует переносицу. Он ещё только проснулся, а голова уже снова начинает гудеть.

— Что с отцом?..

Тихий, похожий на шелест мёртвых листьев голос заставляет вскинуться. Богдан стоит, замерев на входе в комнату, и ещё вчера недоверчиво зыркавшая на него Аня сейчас прижимается, обнимая за пояс и будто поддерживая.

— Мёртв. Убит в камере.

Богдан бледнеет, будто где-то внутри всё ещё надеялся, что сказанные Ритой слова ложь, а ответ Славы убил на это всякую надежду, превратив их в правду.

Демид приобнимает Богдана за плечи и тот утыкается ему в плечо в поисках поддержки, а Аня сильнее жмётся к бедру.

«Волчьи штучки».

Слава не ворчит и не обижается. Они оборотни и для них запахи и прикосновения значат гораздо больше, чем для человека. Это возможность почувствовать поддержку, ту самую, что ему самому недоступна. До тех пор пока он не примет укус. Однако в их стае должен быть хоть кто-то кто может беспрепятственно проходить солевые барьеры, так что человеком он и останется.

— Прости, — срывается с губ, прежде чем Слава успевает прикусить язык.

Он не знает, за что извиняется. За плохую весть? Так ему тоже об этом сказали. За смерть Германа? Так не он его убил. За то что…

Мысли Славы обрываются, когда Богдан в пару шагов оказывается рядом и прижимается, утыкаясь носом в шею. Дышит, щекоча кожу, так будто был оборотнем не несколько суток, а гораздо дольше и уже распробовал эту волчью фишку с запахами.

Следом тянется Аня, подлезая под руку и прижимаясь к боку, и Демид, что осторожно садится с другой стороны, притираясь плечом к плечу Славы и накрывая затылок Богдана ладонью. И всё это дарил ощущение поддержки и защиты, ощущение тепла.

Слава прикрывает глаза и обнимает Богдана за плечи.

Эпилог

— Ты уверен? — в очередной раз переспрашивает Демид, наблюдая за тем, как Слава обувается в прихожей.

В квартире тихо и спокойно. Богдан сам вызвался сходить за покупками, а Аня увязалась за ним, пообещав отвести в свой любимый магазин.

«И выклянчить пакетик сушеных кальмаров» — посмеялся Слава, но ничего не сказал.

— Слав?

— Я неделю над этим думал. Да я уверен.

Слава поднимается, накидывая куртку и застёгиваясь.

— И мы даже это обсудили. На Фёдора Игнатьевича, кроме той фотографии из прошлого, ничего нет, а её к делу не пришьёшь.

— Но ты всё равно думаешь, что он участвовал в делах Германа, а потом убил его, когда понял, что тот превратится.

Устало вздохнув, Слава приваливается к двери спиной.

— Больше некому. Сомневаюсь, что у нас там много знакомых с Германом охотников на высокой должности работает. Фёдор Игнатьевич имеет все карты на руках, чтобы провернуть подобное. Но, в любом случае, это лишь мои домыслы и подозрения, как и то, что он работал с Германом и сливал меня.

— Однако ты ему больше не доверяешь.

— Точно. Не хочу работать с тем, кто был связан с Германом. Прости мне мою предвзятость. Я даже не знаю причин, по которым мне предложили перевод в этот едва созданный отдел. Руслан меня порекомендовать не мог, он Фёдора Игнатьевича не знает. Ладно, я пошёл.

Слава выскакивает за дверь, прежде чем Демид скажет хоть что-нибудь ещё и быстро, насколько позволяет нога, сбегает вниз.

— Ты уверен? — на этот раз спрашивает Рита, а Вася стоит, прислонившись бёдрами к своему столу и прячась за скрещенными на груди руками.

Слава бы с удовольствием нырнул сразу в кабинет Фёдора Игнатьевича, но тот, запершись на ключ, разговаривает с кем-то по телефону, и поступить так не представляется никакой возможности.

— Это ведь не из-за случившегося? — уточняет Вася, и Слава качает головой, улыбаясь как можно более беззаботно:

— Нет. Давно хотел продолжить учиться.

Вася хмурится, будто, как и оборотни, умеет чувствовать ложь. Однако стоит вопросительно вскинуть бровь в его сторону, и он тут же отворачивается, скисая.