говорит и сам фольклор. При знакомстве с Добрыней Настасья сообщает ему, что она дочь короля Ляховицкого. В других текстах её называют «татарином неверным», да и сама она о себе заявляет, что у неё «уста поганые», то есть нехристианские.[580],[581] Но по сути, как отмечают исследователи, оказывается не важным, что говорит о себе героиня – татарин она или литовская королевна. Важно то, что «на государственной стадии развития эпоса она – не православной веры и не принадлежит к Святой Руси».[582]

Если мы обратимся к эпохе Средневековья – периоду возникновения былины – то увидим, что само время яростно отрицает возможность существования русских воинственных дев. Положение женщин во всех европейских государствах было тогда чудовищно тяжёлым, эта тенденция наблюдалась и у нас. Времена княгини Ольги давно прошли и были забыты, христианство определяло женщину как «сосуд греха», оттого она не имела социальных прав и превратилась в «теремную затворницу». Выходит, поляницами, несомненно, были тюркские богатырши.

Однако возникает вопрос, почему героини в былинах носят русские имена: Настасья Окульевна, Василиса Микулишна, Дарья Псковская? Причина может крыться в том, что после совершённого языческого свадебного обряда в степи русские князья или рядовые воины привозили своих половецких жён в родные земли, и там подтверждали степной союз церковным браком. Для этого девушку необходимо было окрестить, дать ей христианское имя.

Именно так и поступает Добрыня с Настасьей: после брака в степи он привозит её в Киев, где девушку отводят «в верушку крещёную», после чего она становится полноправной женой русского мужа:[583]

Сделали об их же публикацию,

Провели же ее да в верушку крещеную.

Принял тут с Настасьей по злату венцу,

Стал же он с Настасьей век коротати.[584]

Любопытно, что вопреки тому, что женщины-воины были сарматскими и тюркскими конными наездницами, само слово «поляница» – славянское, в то время как русский «богатырь» – тюркское (боотур, богатур). Это можно объяснить тем, что представления о поляницах утвердились в славянском фольклоре до появления в русском языке тюркского слова «богатырь». Название поляниц не изменилось, так как из живого бытия они уже исчезли.[585] Что же касается национального, более древнего, названия героя-богатыря, вероятно, оно было «поляник», «поляк», или «полянин». Но слово «поляне» стало самоназванием всего племени («племя героев»), поэтому для обозначения былинного богатыря понадобился новый термин.[586]

Пыль стоит столбом, ускакали гордые поляницы далеко в степи привольные искать себе поединщика или супруга. Сильные, но невластные над временем, сегодня они превратились в легенды, в народные песни, что веками передавались из уст в уста, не желая исчезать из людской памяти. И кто знает, может быть, именно они, эти былинные удалые красавицы, вдохновили женщин последующих эпох на борьбу за свою свободу.

Девичьи косы и богатырши тюркского эпоса

Многие исследователи утверждают, что истоки образа поляницы из русских былин – в тюркском эпосе. Так, например, героиня крымско-татарского дастана[587] «Зюльбюэр-къыз»[588] спасает мужа, состригая волосы и надевая его одежду. То же самое делает Василиса Микулишна в былине «Ставр Годинович», чтобы защитить супруга от произвола киевского князя Владимира.

Умные и отважные женщины, владеющие мечом и искусством охоты, встречаются в киргизском дастане «Джангъыл Мирза», уйгурском – «Нёзюгюм», башкирском – «Зая Тюлек», алтайском и хакасском – «Алтын Арыгъ», в азербайджанском сказании о Кёр-оглы и т. д.

Простое ли это совпадение?

Секс в степи

Есть в русском фольклоре и пикантные эпизоды. В былине «Камское побоище» поляница Латынгорка побеждает Добрыню Никитича и совершает над ним сексуальное насилие:

У Добрынюшки ведь баба-та бледь да латы́нгорка

Да как езьдит по личю она гу́зном[589] жо.[590]

Эта картина вызывает насмешки у Ильи Муромца; богатырь, конечно, по-братски спасает Добрыню, но после этого издевательски заявляет, что расскажет всем в Киеве о случившемся:

«Ай скажу-то я, Добрынюшка, да во Киеви,

Шьто как езьдила латынгорка по белу́ лицю».[591]

Добрыня не выносит позора и творит самоубийство. Мертвым у синего моря находит Муромец своего товарища:

Ай убилсэ Добрыня на добро́м кони

Со того жо со страму-стыду с латыньго́ркину:

Шьто как езьдила баба по белу́ лицю,

По белу́-ту лицю езьдила своим гу́зьнишшом.[592]

С горя Илья плачет, оказывается, насчёт Киева он шутил, но товарища уже не вернуть. Зарыв «Добрынюшку во сыру землю, сам поехал де Илеюшка в красён Киев-град».[593]

Настасья Микулична («Поляница Удалая, дочь Микулы Селяниновича»). А. П. Рябушкин, 1898 год, Государственный Русский музей, С.-Петербург

Василиса Микулишна, художник Соломко С. С. (1867–928 годы)

Настасья Микулична, Н. К. Рерих, 1938 год, Новосибирский художественный музей

Сказки о смене пола

Сказочные богатырши и былинные поляницы – несомненные жемчужины русского фольклора. Однако на этом галерея образов воинственных дев не заканчивается. У нас в народе очень любили сказывать истории, в которых красна девица переодевалась юношей и шла на войну вместо старого отца. Исследователи называют такой сюжет «Девушка-юноша» или «Смена пола»: героиня утаивает свой пол, становится отважным воином, её пытаются разоблачить, но она увёртывается; впрочем, тайна раскрывается, и в итоге девушка выходит замуж за своего товарища по службе.

У русских такие сказки известны под названиями «Василиса Васильевна» (из сборника Чудинского), «Сноха» (из сборника Худякова), «Иван Агич и Василиса Васильевна» (из сборника Садовникова) и др.

Например, в «Снохе» младшая дочь идёт на службу вместо престарелого отца, там она проводит несколько лет, ладно живя с товарищами, которые искренне принимают её за мужчину. Только хозяйка деревенского дома, куда однажды направляют военных, признаёт в солдате девицу. Она тайком сообщает об этом её сослуживцу и предлагает испытать обманщицу. Но мнимый солдат проявляет смекалку, так что даже в бане его (её) не удаётся разоблачить. Тем не менее сюжет поворачивается таким образом, что сказка всё равно заканчивается свадьбой главных героев: девушки и сослуживца.

Мотив смены пола распространён в мировом фольклоре. У поляков есть песня о «Девушке на войне»: героиня приходит на поле боя и сразу убивает триста пруссаков. У словаков – песня «Король сзывает на войну»: мнимый юноша проявляет в сражении недюжинную храбрость, король восхищается подвигом и заявляет, что, если бы воин был девушкой, он взял бы его в жены. Боец раскрывает секрет: «Государь, я – девица, сдержи слово, я твоя».[594] История заканчивается свадьбой.

Женщина в доспехах знакома и китайцам. Баллада о