в церкви начинают падать иконы, вода превращается в кровь, Евангелие – в камень.[619]

В таких фольклорных сюжетах, где кровная связь рассматривается как большой грех, ощущается явное влияние христианства, стремящегося урегулировать брачные отношения славян в средние века. Конечно, запреты на близкородственные союзы существовали и в языческие времена, однако именно «христианское отношение к этому вопросу было чётко кодифицировано»: церковь запрещала браки до шестой степени родства включительно.[620]

Тем не менее эти запреты не всегда соблюдались как в княжеской среде, так и в народной. Известно, что родители Александра Невского состояли в кровном родстве: и по мужской и по женской линиям великий полководец являлся потомком Юрия Долгорукого.[621] Все княжеские роды должны были возводить своё происхождение к Рюрику, и найти такое семейство среди потомков этой династии, которое бы отстояло на нужное число колен, с невестой на выданье и подходило по политическим мотивам, не всегда было просто. Оттого часты были случаи, когда ради политических целей князья заключали браки с нарушением церковных законов.[622]

Читать русскую народную сказку «Иван Крестьянский сын»

Читать русскую народную сказку «Свиной чехол»

Что касается народной среды, то в целом славяне, принявшие христианство, придерживались православных семейных обычаев, хотя случались и отклонения от правил. Довольно редкие свидетельства конца XIX века сообщают, что у славян инцест имел место в обстановке праздничного разгула, когда стирались границы норм. В Вятской губернии «во время братчины… совокупляются в близких степенях родства: сноха с деверем, свекром, близкие родственники. Бывали случаи и с родными – братья и сёстры (все женатые) и грехом не считали».[623]

Косвенные свидетельства о следах «свального греха» прослеживаются в праздничных обычаях типа масленичного «целовника», когда подгулявшая деревенская молодёжь ездит целовать молодушек, живущих замужем первую масленицу; или в эротических шутках в мясоед над парнями и девушками, не успевшими пожениться, и т. д.[624]

В повседневной жизни поведение, допустимое во время праздников, запрещалось обществом, считалось антинормой, что отражается, как мы уже говорили, в церковных законах и в фольклоре.

Сказки о способах заключения брака

О том, как невесты сами сватались к женихам, а парни умыкали девиц или отрабатывали в доме тестя будущий брак, как покупали невест и одаривали ими мужчин – об этом далее речь.

Современные фильмы изображают идеальный сценарий помолвки: ужин на закате солнца, приятная музыка, мерцание свечей, мужчина надевает кольцо возлюбленной с заветными словами «Выходи за меня замуж»… Эта модель с романтическим вечером отражает нынешний идеал общества «как должно быть».

А как было в архаических сказках? Народное творчество охватило своим существованием не одну эпоху, поэтому способы заключения брака древних славян в фольклоре встречаются разные.

Обычай самопросватания невесты находим в сказке «Марко Богатый». Девушка говорит своему будущему мужу: «Послушай, возьми меня взамуж, тольки я тебя возьму в дом свой».[625] На её предложение жених отвечает: «Хорошо, красная девица, доволен я очень етими твоими словами»[626] – после чего переезжает в её дом, да и своих родителей туда же приводит, на что девушка отвечает: «У меня капитал бессметный, я приму вас всех, буду поить, буду кормить».[627]

В другой русской народной сказке солдат идёт рано утром к реке мыть сапоги, а из воды выпрыгивает красавица, да такая, «что ни в сказке сказать, ни пером описать». И решительно заявляет ему: «Будешь моим женихом».[628] Солдат, конечно, удивляется неожиданному предложению, однако сопротивления не оказывает и даже в дальнейшем выполняет все требования, которые к нему предъявляет девица для заключения брака.

В этих примерах невеста далека от идеала пассивной девы патриархальных сказок: она не томится в башне, не печалится, не ждёт своего спасителя. Она сама в силах найти себе достойного жениха и сделать ему предложение. Причём такое поведение герой не воспринимает как отклонение от нормы, в чём исследователи видят следы матриархального прошлого.

В то же время нельзя сказать, что мужчина в таких сказках пассивен. Напротив, как и невеста, он проявляет инициативу. Перед ним встаёт задача доказать девушке своё превосходство над другими кандидатами, поэтому он выполняет её задания или задания её отца: демонстрирует храбрость, вступая в бой с противником; физическую подготовку, допрыгивая до терема; мудрость, отгадывая загадки, и т. д. В итоге героиня выбирает лучшего из лучших.

Интересно, что в русской сказке нет сюжетов, где бы девушка доказывала мужчине, что достойна его, участвовала бы в соревнованиях с другими претендентками. «Это объясняется исторически», – говорят филологи-сказковеды. В период матриархата невеста сама выбирала себе жениха, её нужно было заслужить. Но с возникновением патриархального общества женщина становится ценностью, которую можно отнимать у другого рода, поэтому мужчина в сказках похищает себе невесту. Даже если вначале он это делает для другого (например, для царя), то впоследствии девушка всё равно достаётся ему, добытчику, который её отвоевал, проявив недюжинные способности.[629]

Так, в сказке «Иван-царевич и серый волк» герой похищает Елену Прекрасную для царя Афрона, но в итоге супругом королевны становится не старый Афрон, а молодой Иван. Так же происходит в сказке «Семь Симеонов», где государь задумывает жениться на одной заморской царевне и приказывает братьям Симеонам добыть её для него. Хитростью вор Сенька (младший брат) заманивает девушку на корабль и привозит её для своего властителя. Вот «только царевна не пошла за царя взамуж», а захотела пойти «за того, кто [её] воровал!.. Царь, не говоря больше ни слова, приказал их обвенчать».[630]

Таких сказок, в которых жених крадёт себе невесту из чужого государства, в русском фольклоре предостаточно: «Морской царь и Василиса Премудрая», «Жар-птица и Василиса-царевна» и многие другие. Для нас эти волшебные истории ценны тем, что они сохранили в себе следы брака умыканием – древнейшей формы заключения супружеского союза у славянских племён.

Об этом обычае рассказывал христианин Нестор в «Повести временных лет», возмущаясь «скотскими» нравами славян-язычников: «Древляне умыкали девиц у воды; а радимичи, вятичи и северяне… устраивали игрища между сёлами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жён по сговору с ними; имели же по две и по три жены».[631]

Во времена, описанные Нестором, мужчина мог брать себе в супруги нескольких женщин. Вероятно, что в этих условиях многобрачия умыкание и получило актуальность: когда в своём роду девушек уже не хватало, жених похищал себе очередную невесту из другого рода,