– Но…

– Машенька, утро закончится, и день не принесёт ничего нового. Никто не разделит прогулку до магазина, не будет ругать из-за забытой шапки. Никто не встретит дома и не спросит, как ты. Пройдёт день, наступит вечер. Одна тарелка, одна чашка, тихий телевизор, раздражающий своими плохими новостями, но хоть как-то скрашивающий время, и очередная ночь. Со снами или без, с болями в суставах и без них, но с не прекращаемым чувством одиночества. И так день за днём, неделя за неделей, год за годом.

– Но…

– Машенька, мы с Асей не любим друг друга, но это она позвонила в скорую, когда мне стало плохо.

– И не поехала в больницу!

– Она не любит больницы. Но на следующий день приехала и привезла мне свитер. Я часто мёрзну, Машенька.

– Но…

– Ася поила меня чаем, когда я снова подхватил грипп. Она повязывала мне шарф. С ней, Машенька, я перестал просыпаться по ночам, потому что знал, в соседней комнате шумит телевизор.

Маша опустила голову. Навернулись слёзы. Жалость. Это всё, что сейчас было в сердце.

– Не грусти, Машенька. Ты хорошая девушка. А я прожил хорошую жизнь с Галочкой. Спасибо тебе за заботу. И за то, что не ленишься меня навещать. Мне немного осталось.

– Не говорите глупости! – вскочила Маша, зло стирая слёзы. В лице Иннокентия Валентиновича она увидела собственные страхи. Она тоже боялась одиночества. Боялась, что мама умрёт, а брат женится и съедет с квартиры.

Маша ещё не встретила мужчину и думала, что вряд ли встретит. А просыпаться, чувствуя, что ты одна – это очень страшно.

– Старики умирают, – вновь закашлял Иннокентий Валентинович, – с этим ничего не поделаешь. Я только за тебя волнуюсь. Тебя с работы встретят?

– Нет, я сама доеду. Не хочу отвлекать брата. Да я и не маленькая.

– Будь осторожна. Время всё-таки непростое.

– Обычное время, – вздохнула Маша. – А вы бы лучше собаку завели. Или кошку. Или попугая.

– Попугаев я люблю. Ну… иди, а то метель усилится. Дороги не разберёшь.

Они попрощались. Почти по родному. Маша обещала в следующий раз угостить его пирогами, мама печёт. Он улыбнулся и попросил быть осторожной.

Сообщение лёгкой тревогой коснулось кармана, а затем и сердца. Неясное предчувствие засело в сердце, пока Маша махала рукой старику, пока шла в сестринскую, прощалась с Люсей, снимала халат.

Больница выпустила в холодные сумерки. Зимой они наступали раньше. Маша вспомнила про телефон и взглянула на экран. Непонятное послание встревожило. Она почти не говорила с братом о его работе, но знала, убийца, какой-то псих, присылал жертвам сообщения.

До остановки идти расхотелось. Снег мёл несильно, однако, что-то тянуло сесть на такси.

Маша решила, что может разок себе это позволить и стала притопывать от холода в ожидании машины.

Второе сообщение превратило нервы в тугие струны. По наитию, без особой мысли, Маша переслала первое сообщение брату. Собралась отправить второе, но тут подъехало такси. Она убрала телефон и спряталась в салоне. Мороз окреп.

Звучала приятная мелодия. Что-то из лирики семидесятых. И Маша немного расслабилась. Она закрыла глаза, думая о старичке. Представляя, как они вместе с мамой пекут пирог, чтобы потом порадовать Андрюшу и Иннокентия Валентиновича.

У дома тревога вновь напомнила о себе, но Маша отмахнулась от неё так же, как от сигаретного дыма. Водитель закурил, стоило машине остановиться.

Маша поблагодарила за поездку и вышла из такси. Ключ, домофон. Запах кофе из первой квартиры.

Кто-то окликнул.

Маша обернулась.

Такси скрылось за поворотом. Фигура приблизилась.

***

По плану убийцы все они должны были умереть соответствующим образом, но неправильная жертва требовала неправильного выхода гнева. Изначальная идея – убить посредством отравления, как в прошлый раз, но в иных декорациях, претерпевала вынужденные изменения. Так в ближайшем магазине за наличные был куплен самый простой платок из шифона. Долгие раздумья привели к тёмно-красному – цвету, идентичному платью жертвы на концерте.

Концерт…

Именно так называли выпускной экзамен.

Экзамен, окончившийся провалом.

Неприятные воспоминания, причиной которых стала и жертва, смыло из памяти сначала горячим кофе, взятым в пекарне неподалёку, а затем и сладостным предвкушением встречи с Гольцевой.

Маша…

Жалости она не вызывала, презрения, досады, ненависти тоже. Но затушить пламя доброты, так невовремя прорывающееся изнутри, стояло сейчас первоочередной задачей. С ним, ненужным чувством, столь близким на пути к сожалению, блондинка так и останется безнаказанной. Допустить такое? Нет. Сердце убийцы слишком долго терпело, выжидало. Надеялось на справедливость.

Нет. Убийству быть.

Маша приехала на такси. Она шла домой и ни о чём не подозревала. Не чувствовала надвигающейся опасности. И это раззадоривало убийцу. К тому же брат помешать не мог. Помощник. Звонок. Всё шло, как надо.

Шаг. Ещё один.

Снег. Несильный, но достаточный для того, чтобы в вечерние часы приближаться силуэтом. Нечётким, размытым. Опасным – если бы Маша умела читать мысли. Не сулящим ничего плохого – для простого человека, каким Гольцева и являлась.

Да. Она была простая. Обыкновенная. Непримечательная.

А жертва простой не была. Всегда блистала среди парней, подобно Ангелине и родилась в семье успешных предпринимателей, как Лиля.

Маша остановилась у двери подъезда.

Но зато у неё был тот же разрез глаз, цвет волос. Фигура.

Пора.

– Мария? Простите. Вы меня помните?

***

Гольцев не стал слушать ни Александру, ни Владимира Андреевича и сразу выскочил из квартиры. Он мчался по ступеням, не в силах ждать лифт; едва не поскользнулся, подбегая к машине. С трудом и тревогой, молотом бьющей в грудь, выехал со двора и рванул по заснеженной улице, лавируя в транспортном потоке, моля об одном: только бы успеть. Только бы спасти Машу.

Мобильный вновь ожил. Быстрый взгляд на экран. Звонила мама. Секунда раздумий. Андрей нажал громкую связь и чуть не врезался в «Пежо». Чудом увернулся. Кто виноват: он, думающий лишь о Маше, или водитель, проехавший под запрещённым знаком, значения не имело. В эту минуту важно было одно – успеть. И не сорваться. Не заставить маму волноваться. Не дать ей повода сходить с ума. Довольно его собственного безумия. Того, что сейчас царило внутри и страхом съедало все чувства, хватило бы и на двоих.

– Да, мам? Я за рулём. Что-то срочное?

– Срочное, Андрюшенька. Мне только что звонил мужчина. Он говорил… Андрюшенька, он говорил о Диме…