Незадолго до моего отъезда в Штаты к нам заехал художник Владимир Немухин. «Я только что из психушки, – сказал он, – навещал Володю Яковлева. Он цепляется за каждого посетителя, плачет и умоляет забрать».

Мой муж собрался духом и поехал к главврачу. Тот сказал:

– Какое забрать? Его сестра-опекунша не позволяет ему покидать лечебницу даже на день…

* * *

Много было смешного и печального в период нашего общения с художниками-нонконформистами. Сохранилось несколько фотографий, которые читатель увидит в моей книге.

Нашим соседом был Саша Харитонов. Он жил в то время с мамой, очаровательной, добрейшей старушкой. Мы часто хаживали к ним в гости.

Однажды я спросила Сашу, как к нему приходят идеи картин.

Он сказал:

– Я беру чистый холст, долго сижу перед ним, пока не начинаю видеть контур, а потом и цвет. Мне остается лишь воспроизвести то, что я вижу.

Нам с мужем очень нравилась его «Валаамская ослица». Но её купили наши друзья. Через два месяца художник, заявившись к ним ночью, потребовал картину вернуть. Ему предложили двойную цену, но он отказался и, забрав её, в ту же ночь уничтожил.

«Люди не должны поклоняться тварям», – объяснил он свой поступок.

Я плакала.

К нам на дачу иногда приезжал известный художник Толя Зверев. При его бродячей жизни он отличался крайней чистоплотностью: не мог спать на чужих простынях, обкладывался газетами, как лесной ёж листьями, и шуршал ими всю ночь. До сих пор помню его огромные военные ботинки и длинное чёрное пальто.

Многие из художников блажили на публику, но некоторые из них действительно имели присущие талантливым и неординарным людям странности.

Вася Ситников пришел как-то в гости в кавказской черкеске и с кинжалом на боку, вызвав полный восторг у наших сыновей.

Дима Плавинский в ту пору крепко выпивал. На одной вечеринке он бегал по квартире в расстёгнутой мятой рубашке и кирзовых сапогах, приставая к двум старушкам – сёстрам известного литератора – с совершенно неприличными вопросами. Трезвым был вполне адекватен.

У него была драматичная судьба. В 1937 году, когда он был грудным ребёнком, родителей арестовали, а его оставили в опечатанной квартире. Соседи взломали дверь, забрали младенца и вырастили как своего.

Когда его мать вернулась из ссылки, Диме было четырнадцать лет.

Бывал у нас в гостях и ныне известный художник Слава Калинин с тогда еще первой женой, воспитательницей детского сада. Однажды она сказала моему младшему сыну, что, наказывая детей, сажает их в темный шкаф. Он смертельно её боялся и каждый раз, когда они приходили, прятался за диван.

Знала я Оскара Рабина, позднее эмигрировавшего вместе с семьёй во Францию. Была немного влюблена в его сына Сашу, тоже художника, рано ушедшего из жизни.

Приезжал из Питера Женя Рухин. Лёня Талочкин рассказывал, что как-то остановился у Жени на постой. В ту пору он ещё жил с мамой. Она была известным учёным и слегка не от мира сего – все стены её кабинета были исписаны формулами. Так что Женя, по его словам, «рос как бурьян». Ради гостя из Москвы она приготовила курицу. Сварила с потрохами…

* * *

Когда я жила в общежитии Московского университета, моими соседями по блоку была супружеская пара из Болгарии. Георгий Христов, чемпион Европы по гимнастике, приехал в Москву в аспирантуру, а его жена, Аксинья Джурова, окончившая к этому времени Софийский университет, продолжила учёбу на факультете искусствоведения в МГУ. Позднее она стала академиком, одним из ведущих в мире специалистов по византийской культуре.

Мы с Аксиньей стали близкими подругами.

Девицы мы были безалаберные, недисциплинированные и в ту пору не подавали никаких надежд.

– Девки, вы такие дуры, – говорил Гоша, – что из вас ничего путного не получится. Давайте я научу вас хотя бы готовить.

Он был очень хозяйственным и, работая над диссертацией, находил время кормить нас вкусными обедами. Однажды, приготовив очередное блюдо, он принёс его в комнату.

– Что это такое вонящее? – спросила его жена, не отрываясь вместе со мной от модного журнала.

Гоша так разозлился, что шваркнул кастрюлю на пол и убежал.

– Рис с курицей, – вздохнула я, выбрасывая наш обед в мусорное ведро.

Аксинья была дочерью министра обороны Болгарии Добре Джурова. Во время войны он возглавлял партизанское движение. Немцы, взяв в заложники семью: жену, дочь и тёщу, обещали за его голову большие деньги. Аксинья вспоминала, как её, двухлетнюю девочку, тюремная администрация приводила на вечеринки, где она танцевала и пела перед немецкими офицерами, за что её щедро награждали шоколадом и печеньем…

Нашей дружбе уже более пятидесяти лет…

10 августа 2018 года пришла печальная весть – умер известный художник, скульптор, график Николай Багратович Никогосян. На следующий день ушла из жизни его верная подруга Этери.

О творчестве Нико Никогосяна написано много. Я хотела бы представить его в неофициальной обстановке, таким, каким он был среди своих друзей.

Последние годы перед моим отъездом в Штаты я бывала в его мастерской практически каждую неделю.

Мне приходилось встречать в жизни немало интересных людей. Многие разговоры с ними как-то стёрлись с моей памяти. Нико и сегодня для меня как живой. Я помню каждое его слово, каждый жест. Он был талантлив во всём. По-кавказски мудрый, тонкий психолог, интересный собеседник, человек огромного обаяния, он привлекал к себе людей, очаровывая их своей непосредственностью и детской открытостью. Он знал себе цену. Как-то сказал: «Все гении были маленького роста. Наполеон, Пушкин, Армен Джигарханян и я».

В мастерской часто бывал известный писатель Григорий Горин. Его жена Любочка была двоюродной сестрой Этери. Гриша был блистательным рассказчиком. Как-то после ухода супругов Гориных Нико сказал: «Самий талантливий нациия – это армяне и евреи».

Однажды Нико позвонил мне: «Приезжай. Я тебя познакомлю с Джаником». – «А кто это – Джаник?» – спросила я. «Собак», – ответил он.

Я поехала знакомиться с «собак». Джаник радостно встретил меня у входа и, когда мы поднялись на второй этаж в гостиную, уселся за стол между мною и Этери. Спаниель был дивный красавец, и я не удержалась от комплимента. «Он хулиган, – сказал Нико, – плохой собак». Когда я неосторожно положила шоколадную конфету рядом со своей чашкой, Джаник в мгновение ока схватил её и проглотил. Нико тут же заметил: «Собак, как люди. Если красивый, то тупой». И, посмотрев на Этери, добавил: «Мой жена исключение». Я подпёрла голову рукой и молча на него уставилась. Он подумал и добавил: «Ти тоже».

Нико был по-стариковски скуповат. Однажды собралась милая компания. На столе стояла ваза с конфетами. «Вчера, – сказал он, – бил в гостях девочка-обжорка. Все нормальные люди берут конфет вот так».