Профессор Черч — не ученик чародея; он — главный маг, эдакий Великий Сахим — наследник демона или безумный доктор Фоламур[286] постчеловечества. Его имя — воистину предназначение. Леонора закатила глаза, и я испугался, что она сейчас встанет и уйдет, хлопнув дверью. Хорошо, что моя любимая — швейцарская протестантка и умеет держать себя в руках. Интересно, не случится ли так, что «очеловеченные» свиньи заговорят, как шимпанзе в «Планете обезьян» Пьера Буля? Я бросил взгляд в окно и… Уверяю вас, я не шучу: прямо перед лабораторией Черча стоит часовня!

— Итак, позволю себе резюмировать: чтобы стать вечным, человек должен стать свиньей?

— Главной проблемой будет мозг. Тут разница непреодолимая, нашу память не перенести в мозг свиньи.

— А что вы думаете об идее Рэя Курцвейла загрузить мозг человека на жесткий диск компьютера?[287]

— Я не слишком в это верю, потому что компьютер потребляет 100 000 ватт, а наш мозг — 20, как бытовая лампочка. И это для компьютера, который играет в шахматы! Есть еще одна проблема: если я хочу что-то скопировать, я копирую, но не стану превращать копию в нечто иное. Затея переноса мозга на жесткую кремниевую подложку столь же абсурдна, как если бы я хотел сделать его копию в виде зеленого растения или сыра! Единственная возможность, которую я могу себе представить, — скопировать копию в другой мозг. Это имеет смысл. Вот вам пример: было бы хорошо заморозить мозг, пока биопринтер копирует его, чтобы он не умирал во время операции. Очень трудно заморозить живое существо, не нанося ему непоправимый ущерб. Пока получается только с некоторыми рыбами и водяными медведями — тихоходками[288]. Лично я, пожалуй, рискнул бы напечатать в 3D каждый раздел замороженного мозга по отдельности, а потом собрал бы их.

Леонора нашла новый способ дразнить почетного профессора. Из нас вышел отличный дуэт научных интервьюеров. Мы могли бы посоперничать с братьями Богданофф, которые в 1979 году устроили мне дебют на телевидении в шоу «Время X».

— Причина, по которой мы заговорили о загрузке мозга в компьютер, — сказала Лео, — заключается в том, что вы, как и мы в Женеве, переносите этот тип данных каждый день: берете ДНК человека, секвенируете, исправляете его, вырезаете, переделываете на компьютере и вводите обратно в живые клетки. Если подобный обмен между человеком и машиной возможен в масштабе ДНК, почему же вы отвергаете его в масштабе мозга?

— Вы — уважаемый биолог и, конечно, знаете, как важен масштаб. Мы используем компьютер, чтобы представить очень простую вещь — ДНК…

— Три миллиарда букв… Та еще простота!

Джордж Черч впервые растерялся:

— Я не утверждаю, что загрузку мозга нельзя выполнить! Я говорю, что, если бы мне пришлось выбирать лучший способ продлить жизнь собственному мозгу, я бы, вероятно, остановился на копировании органа, а не на оцифровке. Использовал бы компьютер для создания копии, но не для загрузки мозга — это слишком рискованный маневр.

Я сидел, уткнувшись в ксерокопии из научных журналов и книг, и притворялся, что понимаю его тарабарщину. Одно из изданий называлось «Безумное одиночество» французского математика, философа и писателя Оливье Рея. Он разработал концепцию «самосозданного человека».

— Мне бы хотелось поговорить о другой области ваших исследований, — сказал я. — Искусственная жизнь, вот что меня интересует. Я знаю, что вы один из самых передовых исследователей в области синтетической биологии. Вы участвуете и в проекте по созданию первого младенца без родителей — Human Genome Project-Write, — первой в истории человечества попытке синтеза полного искусственного генома человека. Какова цель этого квеста? Это способно помочь человечеству или вы хотите создать новое человечество, чтобы заменить нас?

— Надеюсь, все, над чем я работаю, полезно для общества, а также имеет философский интерес. Мы пытаемся создать искусственные геномы и синтетические организмы — сделать их резистентными к вирусам. Нам пришлось на два года закрыть фармацевтическую компанию в Бостоне из-за заражения вирусом. Поэтому мы пытаемся создать вирусоустойчивые клетки, переформатируя их с нуля.

— Как вы создаете искусственные организмы? Берете живые и вводите гены собственного изобретения?

— Именно так. На практике было бы очень сложно создать новую форму жизни, не связанную с уже существующей. Мы вдохновляемся реальностью, копируем кусочки жизни. Самой радикальной нашей затеей был синтез четырех миллионов пар в одной бактерии, что сделало ее устойчивой к вирусам. Теперь можно переходить к другим животным, имеющим промышленное значение.

— Можно ли лечить людей, имплантируя искусственные клетки?

— Да, гепатозную печень, СПИД или полиомиелит… Мы исходим из того, что имплантируемая клетка резистентна к вирусам.

Леонора (далее — Швейцарка) «сделала стойку»:

— Вы понимаете, что, если мы сможем создать синтетический человеческий геном, способный генерировать человеческие клетки, последствия будут множиться до бесконечности?

Счастье, что за судьбой homo sapiens бдит Швейцарка. Рассчитывай мир на Черча или меня, бедное животное 300 000 лет от роду давно было бы обречено. Разговор зашел в тупик, и я скомандовал себе: «Вперед!» Этот тип считает тебя невеждой, так отпусти вожжи и задавай самые дурацкие вопросы.

— Андре Чулика сказал мне, что вы работаете над «воскрешением» вымерших видов, в том числе мамонта.

— Верно. Я бы сказал, что это больше похоже на оживление древней ДНК. С генами мамонта мы добились больших успехов. Реактивировали ген гемоглобина, благодаря которому шкура помогла им пережить ледниковый период. Наш гемоглобин не так эффективно способствует кислородному обмену при очень низких температурах. Мы реанимировали ген, отвечавший за температурный режим в теле мамонта, чтобы сохранить качества этого вымершего вида. Цель вполне реалистична — помочь азиатскому слону выжить, получив инструменты борьбы с изменением климата.

Леонора была ошарашена. Мы явно думали об одном и том же: «Парк юрского периода»[289]. В книге Майкла Крайтона ученый воскрешает тираннозавра, реимплантировав его ДНК в страусиное яйцо. Мне показалось, что вот-вот появится Джефф Голдблюм[290] и под музыку Джона Уильямса бросит доктору Черчу: «То, что вы зовете открытием, я называю изнасилованием естественного мира». Или, наоборот, крикнет что-нибудь типа: «ЗАПУСТИТЬ. НЕМЕДЛЕННО».