Он ей не папа, он не мог ее забрать. А Хезер не было дома, она пошла на ночевку к девочке из класса, и если Сэм сейчас уйдет, она даже не сможет попрощаться с сестрой.

– Не хочу уходить! – воскликнула она. – Отпусти!

– Саманта, – сказал Уильям, – я уже говорил, что ты должна слушаться меня и подчиняться мне. В третий раз повторять не стану.

Она извивалась и вырывалась, но у него были очень сильные руки. Руки Уильяма были намного сильнее ее тщедушного тельца, но сейчас в его объятиях она не чувствовала себя спокойной и счастливой; он сжимал ее как в тисках. Никогда еще она не ощущала себя такой маленькой, как в тот момент, когда Уильям превратился из веселого маминого друга в великана из сказки. Великана с кровью на зубах.

– Я не хотел этого делать, – сказал он и зажал ей нос и рот.

Девочка не могла больше дышать, и вскоре исчезли и мама, и Уильям, и странные запахи, и тени ее спальни.

Открыв глаза, она увидела, что сидит в машине. Машина ехала быстро. Снаружи свистел ветер; грохотали по дороге шины. Саманта была пристегнута ремнем, тот впивался в горло – она была такой маленькой, что мать сажала ее на бустер, хотя все ее друзья уже ездили без бустеров. В этой машине бустера не было, ее ноги болтались высоко над полом, и она видела перед собой приборную панель. Так нельзя, подумала она; детям нельзя сидеть спереди, только сзади. Спереди ездят только взрослые.

Это была не просто машина. Большой пикап. Сэм выглянула в окно и увидела стремительно проносившиеся мимо деревья. Она вытянулась; впереди расстилалось пустое шоссе.

Саманту накрыли курткой, но куртка была не ее. Кожаная, со стеганой подкладкой – куртка Уильяма. Она сразу ее узнала. Ноги мерзли, хотя работала печка.

Потом она вспомнила: Уильям за окном, мама, неподвижно застывшая на кровати, ладонь Уильяма, зажавшая ей рот.

– Проснулась, соня? – спросил он. – Как дела у моей красавицы?

Сэм выпрямилась и взглянула на водителя. Уильям улыбался. Она не улыбнулась в ответ.

– Где мама? – спросила она.

– Я же сказал, твоя мама хочет, чтобы ты некоторое время пожила у меня. Ей сложно одной, понимаешь? Сложно одной справляться с двумя маленькими девочками. Ты же хочешь помочь маме? Хочешь, чтобы ей стало легче?

Сэм ничего не понимала и так и ответила.

– Если хочешь, чтобы ей стало легче, приходи и живи с нами. Мы все будем помогать друг другу. Мама всегда говорит, что нужно друг другу помогать. Она бы не отправила меня жить к тебе.

Ей хотелось выйти. Вернуться домой. Она замерзла и проголодалась; ей было страшно, и она не понимала, что происходит.

Улыбка Уильяма померкла, и когда он заговорил, его голос был холодным, как замерзшая река, – она уже слышала, как он говорил таким голосом, и у нее внутри от него все заморозилось.

– Слушай внимательно. Отныне ты будешь делать только то, что я говорю, и когда я говорю. Ты не будешь спорить и пререкаться. Я запрещаю тебе вспоминать о матери и сестре. Ты должна их забыть.

– Но я не могу забыть маму и Хезер! Они – моя семья! Ты мне не семья! Я не должна с тобой жить!

Сэм принялась отстегивать ремень безопасности, хотя они неслись по шоссе и она знала, что нельзя отстегиваться во время движения. Девочка даже не знала, куда ей бежать. Если она выпрыгнет из машины, наверняка умрет.

– Не отстегивайся, – ледяным тоном велел Уильям.

Но Сэм было плевать на его приказы. Он ей не отец. Он не может ею руководить. Она собиралась отстегнуть ремень, высунуться в окно и позвать на помощь, как только увидит другую машину.

Все произошло неожиданно. Она нажала на красную кнопку ремня, и звезды вдруг брызнули из глаз, а во рту возник вкус крови.

– Я не хотел этого делать, – сказал Уильям. – Но если ты не будешь меня слушаться, Саманта, мне придется сделать так еще раз. Поэтому советую начать слушаться меня прямо сейчас. Не отстегивайся.

Он ударил меня, подумала она как в тумане. Раньше ее никогда никто не бил. Ни по какому поводу. Мать считала, что детей нельзя шлепать, а на детской площадке Сэм в драки не вступала.

– Нельзя меня бить, – сказала она. – Мама никогда меня не бьет.

Второй удар настиг ее так же неожиданно, как первый.

– Я велел не вспоминать больше о матери, – процедил Уильям. – Считай, что ее больше нет.

Сэм захотелось кричать, вопить, мол, он не сможет отнять у нее маму, не сможет вести себя так… Но у нее болела голова, щека и рот, и она очень испугалась – испугалась того, что еще он может сделать, если она его ослушается.

Но он же не может сделать так, чтобы я забыла маму и Хезер, подумала девочка. Он не может забраться мне в голову. Я могу вспоминать их сколько душе угодно. И при первой же возможности убегу и вернусь домой. Надо просто притвориться хорошей; надо думать и все замечать.

– Где мы? – спросила она.

Уильям снова улыбнулся. Раньше ей казалось, что у него очень веселая улыбка, но теперь при виде ее Сэм стало тошно.

– Мы едем в одно особенное место, моя милая девочка. Особенное место, где будем только мы с тобой. – Он взглянул на ее босые ноги и нахмурился. – Но нам придется купить тебе обувь. И теплые вещи. Там, куда мы едем, холодно даже летом.

Если они заедут в магазин одежды, она сможет сбежать. Она сможет закричать и будет вопить до тех пор, пока кто-нибудь не придет и не поможет. В больших супермаркетах обычно бывают охранники, а охранники – они же как полицейские. У некоторых даже есть пистолеты.

Она видела охранников с пистолетами в торговом центре, куда мама иногда водила их с Хезер за покупками. Они редко покупали одежду, денег не было, но любили ходить и просто разглядывать вещи, представлять, как будут выглядеть в новых джинсах или блузке. Они ходили в универмаги и брызгались духами; иногда продавщицы предлагали накрасить маму, но та всегда отказывалась. Мама почти не красилась, только пользовалась блеском для губ и тушью для ресниц, и Сэм понимала, что продавщицы только делают вид, что макияж бесплатный, а на самом деле хотят, чтобы мама потом купила косметику.

После того как они попробовали все духи, мама обычно вела их на фудкорт поесть мороженого в рожке из «Макдоналдса». Сэм это нравилось, и она