Она приладила рюкзак за спиной и начала карабкаться в темноте. Леска, разматываясь, задевала по ногам. Фонарь отставлен за ненадобностью: ее вел голубоватый лучик. Добравшись до вершины гряды, она ладонями, как лопатой, проделала в глине приступку для колен. И вторую, для рюкзака. Получив упор, просунула лицо в открывшуюся брешь.

Лунная дорожка. А теперь еще и сладковатый запах: смешанные ароматы растительности, ржавчины и дождевой воды. Запахи шахты. Эхо разносило звон капели. Она подала назад, пошарила в рюкзаке и нашла долото, которым отец пользовался в пещерах. Сукновальная глина в этом месте не слежалась, но сухо крошилась. Долото без труда одолевало эту массу, которую она пригоршнями отшвыривала, слыша, как мелкие куски скачут вниз по осыпи и шлепаются в воду. Расширив брешь почти под самым сводом, она еще отчетливей увидела лунную дорожку, и в этот миг долото вонзилось в твердь. Булыжник. Она ударила раз-другой. Резец только отскакивал, высекая искры. Нет, этот валун ей не убрать с дороги. Она села на приступку, переводя дыхание.

Черт.

Она облизнула губы и пригляделась к бреши. Маловата, но, возможно, удастся пролезть. Попытка не пытка. Она сняла каску и положила ее рядом с долотом, просунула в брешь правую руку. Рука ушла на фут, потом до самого предплечья. Теперь голова. Она наклонила ее чуть-чуть и с закрытыми глазами на пару дюймов просунула в дыру, помогая себе коленями и пальцами, и вот уже она почувствовала движение прохладного воздуха. Острые камешки царапали щеки. Она мысленно увидела свою руку на каменной гряде — отдельно от тела, сжимающую и разжимающую кулак в лунном свете. Промелькнула мысль, не наблюдает ли кто-то за ней. Она поспешила прогнать эту мысль. Подобные фантазии могут парализовать волю.

Сыпавшаяся сверху глина падала ей за шиворот, мелкие гранулы забивались в уши, задерживались на ресницах. Она напрягла колени и протиснулась в брешь еще немного. Так как для левой руки места не нашлось, осталось лишь прижать ее к туловищу. Еще толчок, отозвавшийся болью в напрягшихся ляжках, и вся голова вместе с правой рукой вылезли наружу.

Откашлявшись и отплевавшись, она протерла глаза и рот, стряхнула мелкую породу с руки.

Она разглядывала новый отсек канала, посреди которого стоял столб лунного света, уходивший по воздуховоду на самый верх. В воде просматривались диковинные холмики, образовавшиеся там, где падали комья глины, впоследствии размытые. С неширокой каменной гряды, на которой она лежала, в двух метрах под ней из воды торчал нос баржи, придавленной в середине камнепадом. Палуба слегка осела под тяжестью проржавевшей лебедки. В темноте, метрах в пятидесяти, едва просматривалась дальняя стена из каменистой породы вперемешку с землей. Возможно, это и был западный конец туннеля, который они с Веллардом искали. Этот отсек был таким же глухим, как и предыдущий, а значит, попасть сюда можно было только через вентиляционную шахту.

Она задрала голову. Капли размеренно падали вниз — звуковые точки в тишине. Решетка воздуховода, наполовину сломанная, опасно нависала под тяжестью растительного мусора, пропитанного влагой. Но ее внимание привлекла не сама решетка, а то, что свисало сквозь образовавшееся отверстие. Альпинистская веревка на крюке и карабин, соединяющий ее с ручками здоровенной черной сумки для инструментов, отбрасывавшей на свинцовую гладь непропорциональную тень. На такой веревке можно было бы запросто спустить в шахту нечто крупное. Например, тело. И еще кое-что выбивалось из обычного ряда. Световое пятно на воде, отличавшееся по цвету от окружающих предметов. Она опустила подбородок и сконцентрировала внимание. Среди обломков, рядом с основанием лунного столба, плавала… туфелька. Знакомая модель: нечто среднее между босоножкой и туфелькой Мери Джейн. Пастельный ситчик. Маленькая пряжка. Типичная детская обувка. Именно такие туфельки были на Марте в день похищения.

Фли почувствовала выброс адреналина — в груди и кончиках пальцев. Вот он, момент истины. Этот тип тут был. Возможно, он и сейчас здесь, прячется в темноте…

Стоп. Не сочиняй. Действуй. Этот тип не мог продраться через такую дыру, поэтому правильнее всего ретироваться, вернуться назад и поднять тревогу. Она так и поступила, но тут ее плечи застряли. Она подергала правую руку и вывернула ее набок в отчаянной попытке высвободиться, однако ребра и сами легкие, кажется, сдавило намертво. Тогда она взяла паузу, напомнив себе, что главное не паниковать. Хотя мысленно она кричала в голос. Она расслабила шейные мышцы и заставила себя дышать размеренно, чтобы, набрав больше воздуха, дать отпор внешнему давлению.

Издалека донеслись знакомые звуки. Подобно нарастающему грому. Вчера они с Веллардом уже это проходили. Летит на всех парах поезд — она легко его себе представила, — расступается воздух, содрогается земля. Она также представила себе, какая над ней толща из камня и глины. И ее легкие: два уязвимых полых мешочка. Одно чуть заметное движение тверди расплющит их раз и навсегда. А есть еще Марта. Ее тельце, возможно, где-то здесь, в туннеле.

Камень пролетел в нескольких сантиметрах от ее лица и, проскакав по осыпи, громко плюхнулся в воду. Своды задрожали. Черт черт черт. Она набрала в легкие побольше воздуха, уперлась коленками и свободной левой рукой в стену и изо всех сил дернулась назад. Она вырвала себя из плена, при этом оцарапав подбородок о булыжник. И тут же покатилась вниз, вместе с рюкзаком, пока не упала навзничь в канал. Стены пещеры ходили ходуном. Трещина в своде побежала по кривой, словно змея в траве, и страшный треск отозвался в тесном пространстве оглушительным эхом. Согнувшись пополам, она зашлепала по воде к единственному видимому укрытию — корме затопленной баржи. Едва она успела протиснуться между железным корпусом и стеной, как вниз с грохотом и свистом полетели камни.

Казалось, этой какофонии не будет конца. Она сидела в болотистом иле, заткнув руками уши и зажмурясь. Даже после того как отгрохотал железнодорожный состав, она еще какое-то время не двигалась, прислушиваясь к мелким обвалам в темноте. Каждый раз, стоило ей только подумать, что худшее позади, как откуда-то срывались камешки и звонко шлепались в воду. Прошло еще минут пять, прежде чем в отсеке установилась тишина и она смогла поднять голову.

Вытерла лицо о плечи, затянутые в гидрокостюм, посветила вокруг лампой и вдруг начала смеяться. Это был долгий, низкий, безрадостный смех, больше похожий на всхлипы, и от усиленного эхом гула, метавшегося между стен, хотелось снова заткнуть уши. Она уронила голову на корпус баржи и протерла глаза.

Влипла, нечего сказать, и что теперь?

46

Лунный свет пробился из-за клочковатых облаков, и в этой голубоватой дымке постепенно растворилась россыпь звезд, отражавшихся в затопленном карьере. Сидя в машине у кромки воды, Кэффри тихо наблюдал за этими метаморфозами. Он замерз. Он здесь торчал уже больше часа. Урвав четыре часа плотного, незавершенного сна, он вдруг очнулся в пять утра с отчетливой мыслью, что морозная ночь готовит ему какой-то сюрприз. Он встал. Что толку ворочаться в постели без сна, если это, скорее всего, закончится бутылкой виски и табачным кисетом, поэтому он загрузил Мирта на заднее сиденье и поездил по окрестностям в надежде наткнуться на становище Скитальца где-нибудь среди живых изгородей. А в результате оказался здесь.