litbaza книги онлайнСовременная прозаБумеранг судьбы - Татьяна де Ронэ

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 72
Перейти на страницу:

Он выдерживает паузу.

– Она мне говорила, что единственное, ради чего ей стоит жить, – это вы, ее дети. Как вы, наверное, по ней скучаете, мадемуазель Мелани, мсье Антуан! Как вам ее не хватает! Моя мать никогда не была со мной нежна. А ваша была воплощением любви. Она отдавала всю любовь, которая была у нее в сердце.

Я докуриваю и выбрасываю окурок во двор. Ледяной воздух врывается в комнату сквозь открытое окно. В соседней комнате оглушительно орет музыка. Я смотрю на часы. Скоро шесть, и на улице уже темно.

– Нам пора возвращаться к бабушке, не так ли? – произносит Мелани взволнованным голосом.

Дрожащий Гаспар делает утвердительный жест.

– Конечно.

Мы с Мелани спускаемся, не проронив ни слова.

Глава 40

Медсестра вводит нас в просторную комнату с закрытыми ставнями, и, присмотревшись, в темноте мы различаем больничную кровать, а на ней – хрупкую фигурку нашей бабки. Мы вежливо просим медсестру покинуть комнату, поскольку нам нужно поговорить наедине. Ова подчиняется.

Мелани включает лампу в изголовье кровати, и теперь нам видно лицо бабушки. Глаза Бланш закрыты, но ее веки начинают подрагивать, когда она слышит голос Мелани. Старость и усталость написаны на лице нашей бабушки. При взгляде на него становится очевидно – она больше не цепляется за жизнь. Ее глаза приоткрываются, и она поочередно смотрит то на Мелани, то на меня. Выражение ее лица остается бесстрастным. Помнит ли она, кто мы такие? Мелани берет ее за руку, говорит с ней. Взгляд бабушки скользит от меня к Мелани и обратно. Она молчит. Плотное колье морщин окружает иссохшую шею. Если мои расчеты верны, ей сейчас девяносто четыре.

В убранстве комнаты ничего не изменилось – те же тяжелые цвета слоновой кости шторы, густые ковры, туалетный столик у окна и множество знакомых безделушек: яйцо Фаберже, золотая табакерка» маленькая мраморная пирамидка и, разумеется, фотографии, собирающие пыль своими серебряными рамками: наш отец и Соланж в детстве, наш дед Робер, Мел, Жозефин и я. И несколько фотографий моих собственных детей в очень раннем детстве. Но ни одного снимка с Астрид или Режин. И ни одного – с нашей матерью.

– Мы хотели бы поговорить с тобой о Кларисс – произносит Мелани, старательно выговаривая каждое слово. – О нашей матери.

Веки Бланш трепещут, потом опускаются. Это похоже на отказ.

– Мы хотим знать, что случилось в день ее смерти, – продолжает Мелани, не обращая внимания на опущенные веки.

Но веки Бланш, дрожа, поднимаются. Одно долгое мгновение она смотрит на нас. Я уверен в том, что она ничего нам не скажет.

– Ты можешь рассказать нам, что случилось 12 февраля 1974 года, бабушка?

Мы ждем. Мне хочется сказать Мелани, чтобы она не тратила сил зря, что это безнадежно. Но глаза Бланш внезапно широко распахиваются, и в них появляется странное выражение, делающее ее похожей на рептилию, которое мне очень не нравится. Я наблюдаю за тем, как ее изможденный торс с помощью огромного усилия пытается подняться. Она смотрит на нас не мигая. Смотрит зло, с вызовом. Черные точки зрачков горят на лице, которое могло бы принадлежать покойнику.

Идут минуты, и я понимаю, что моя бабка никогда не заговорит. Она унесет все, что знает, в могилу. И я ее за это ненавижу. Ненавижу каждый квадратный сантиметр ее отвратительной измятой кожи, каждую частичку ее существа – этой Бланш Виолетт Жермэн, урожденной Фроме из Шестнадцатого округа, появившейся на свет в респектабельном богатом семействе, путь которой, куда бы она ни направила свои стопы, всегда был устлан розами.

Мы смотрим друг другу в глаза, я и бабушка. Мелани взирает на нас с удивлением. Я хочу быть уверенным в том, что Бланш понимает, как сильно я ее ненавижу. Мне хочется, чтобы моя ярость ударила ее в лицо со всей возможной силой, пропитав собой ее белоснежную ночную рубашку. Мое презрением ней таково, что я содрогаюсь с головы до ног. Я сгораю от желания схватить одну из этих вышитых подушек и распластать у нее на лице, чтобы задушить дерзость этих пронзительных глаз.

Яростная и молчаливая борьба между мною и Бланш все длится и длится… Я слышу тиканье посеребренного будильника на ночном столике, шаги медсестры у двери, рокот машин на обрамленном деревьями проспекте. Слышу нервное дыхание моей сестры, свист старых легких Бланш и стук собственного сердца, которое бьется так же сильно, как несколько минут назад в комнате Гаспара.

Наконец глаза Бланш закрываются. Очень медленно она высвобождает из-под одеяла узловатую руку, и та, похожая на ножку палочника, ползет по простыне к звонку. Раздается пронзительный звук.

В комнате немедленно возникает сиделка.

– Мадам Рей устала.

Не сказав ни слова, мы уходим. Гаспара нигде не видно. Игнорируя лифт, я решаю спуститься по лестнице. Идя по ступенькам, я думаю о том, как мать в ее красном пальто несли вниз на носилках. Сердце мое сжимается.

На улице никогда еще не было так холодно. Ни Мелани, ни я не в силах говорить. Я разбит, раздавлен, и, если судить по бледности моей сестры, она пребывает не в лучшем состоянии духа. Я зажигаю сигарету. Мелани разглядывает свой телефон. Я предлагаю подбросить ее домой. На участке, отделяющем Трокадеро от Бастилии, полно машин, как обычно по субботам. Мы молчим.

Это единственный доступный нам способ отстраниться от ужаса, которым стала для нас смерть нашей матери.

Глава 41

Ассистентка Паримбера – женщина, состоящая из одних округлостей, которая откликается на имя Клодия. Она прячет избыток своих телес под широким, похожим на сутану черным платьем. Клодия говорит со мной отеческим, дружеским тоном, который меня раздражает. С понедельника, причем с самого раннего утра, она на все лады напоминает мне о дате сдачи проекта собора Духа. Паримбер утвердил это дату, но мы немного отстаем от срока, поскольку один из поставщиков не смог вовремя доставить заказанные мной световые экраны. Этими то и дело меняющими цвет экранами мы оформим внутренние стены собора. Совсем недавно я бы, не моргнув глазом, позволил этой даме надоедать мне. Но не сегодня, не теперь. И никогда в будущем с этой минуты. Я вспоминаю ее желтоватые от кофеина зубы, темные усики над верхней губой, аромат пачули, которым она злоупотребляет, ее воркотню а ля королева ночи – и мое отвращение, мое нетерпение и раздражение взрываются, порождая словесный поток. Выговорившись, я успокаиваюсь, и это состояние до странности напоминает мне расслабление, следующее за оргазмом. Я знаю, что в соседней комнате у Люси от удивления перехватило дыхание.

Я зло бросаю трубку. Пришло время выкурить на улице сигаретку. Я надеваю пальто. Звонит мобильный. Это Мелани.

– Бланш умерла, – безучастным голосом говорит она. – Сегодня утром. Мне только что звонила Соланж.

Известие о смерти бабки ничуть меня не трогает. Я не любил ее. И не сожалею о ее смерти. Ненависть, которую я ощутил в субботу, стоя у ее изголовья, еще живет во мне. И все же это мать моего отца, и сейчас я думаю именно о нем. Я знаю, что должен ему позвонить. Ему и Соланж. Но я этого не делаю. Я иду на холод, чтобы перекурить. Я размышляю о предстоящих проблемах с наследством. Соланж с отцом никогда не переставали делить его. М-да, грядет череда дрязг и скандалов. Нечто подобное мы проходили несколько лет назад, а ведь тогда Бланш еще была жива. Мы с Мелани держались в стороне, и с нами на эту тему никто не говорил, но мой отец с сестрой серьезно конфликтовали. Соланж пребывает в уверенности, что любимым ребенком в семье был Франсуа и ему всегда доставалось все самое лучшее. В определенный момент она перестала видеться с братом. И, как следствие, с нами тоже.

1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 72
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?