Отрезком лианы они привязали плот к ближнему от него дереву на случай, если вода в реке вдруг поднимется. Потом Рамон с двойником отправились в чащу. Лес изобиловал звериными тропами… вот только никто из лесных зверей не таскал за собой двухместный плот. Рамон начал жалеть, что они сделали свой корабль таким большим. Уже стемнело, когда они нашли наконец подходящую тропу и разбили лагерь прямо на ней.

— Придется, блин, здорово попотеть, стаскивая эту штуку, — заметил двойник.

— Угу, — согласился Рамон. — Все лучше, чем пытаться соорудить еще один плот. С тростником здесь, кстати, хуже, чем на севере.

— Думаешь, сумеем? Сдвинуть эту гребаную хреновину?

Вдали кто-то заухал. Мелодичный звук напомнил Рамону койотов и завывание ветра. Он вздохнул и сплюнул в огонь.

— Между нами, мальчиками — сдюжим, — заявил он. — Мы, как-никак, крутые ублюдки.

— Поодиночке, пожалуй, и не смогли бы.

— Пожалуй, так.

— Вот хорошо, что я тебя тогда не прирезал, а? — хмыкнул двойник. Произнес он это шутливым тоном, но шутка вышла зубастая. «Не забывай, — намекал двойник, — я держал тебя на кончике ножа. Ты жив, потому что я оставил тебя в живых». Именно те слова, какими он сам напомнил бы констеблю, кто, кому и чем здесь обязан. Только теперь, услышав все это со стороны, Рамон начал понимать, как это глупо и отвратительно.

— Хорошо, ага, — согласился он с улыбкой.

Утро застало Рамона разбитым и невыспавшимся. В просветы листвы виднелось серое небо. Ветер буквально набух дождем. Двойник поднялся раньше и варил пучок медовой травы. Рамон громко зевнул и протер глаза. Локоть отчаянно зудел, и он почесал его, ощущая пальцами плотный рубец шрама от мачете. Размером и плотностью шрам уже почти не уступал знакомому. Он опустил рукав халата, чтобы прикрыть его.

— Гроза надвигается, — сообщил двойник. — К вечеру обещает сделаться очень и очень мокро.

— Тогда нам стоит пошевеливаться, — сказал Рамон.

— Я думал, не занориться ли нам. Найти место посуше и переждать все это.

— Хорошая мысль. Как насчет Прыжка Скрипача? Там довольно сухо.

— Мы еще неделю или две можем даже не думать о встрече с другими людьми.

— Их будет не две, а больше, если мы будем вести себя как парочка школьниц, которые боятся намочить прическу, — возразил Рамон.

Лицо у двойника разом окаменело.

— Ладно, — буркнул тот. — Как хочешь, так и сделаем.

Они поели. Медовая трава по сытности напоминала пшеничную крупу, а по вкусу — мед, как и следовало из названия. После завтрака Рамон с двойником еще раз обсудили маршрут волока. Рамон даже не удивился тому, что их предложения практически совпали. Двойник усомнился в паре Рамоновых мыслей, но скорее так, из удовольствия поспорить.

— Придется расширить в паре мест, — заметил Рамон. — Хочешь, дай мне нож, я порублю кусты.

— Могу и я, — возразил двойник. — Выбирай.

Вернувшись к плоту, Рамон соорудил из лианы, с помощью которой они сдергивали плот со стремнины, простейшую упряжь — бечеву с лямкой. Оказалось, что тащить плот волоком на порядок проще, чем переносить его: поплавки работали как полозья. Двойник шел впереди, обрубая по возможности загораживавшие дорогу ветви или возвращаясь к плоту, чтобы помочь перенести его через камень. Невидимое солнце описывало по небосклону положенную дугу, энианские корабли время от времени мелькали в просветах туч. Работа была на износ, но Рамон упрямо волочил за собой плот, игнорируя боль. Позвоночник буквально визжал от натуги, ноги, казалось, вот-вот начнут кровоточить, а плечи так и вовсе уже стерлись чуть не до мяса от бечевы, и все же это не шло ни в какое сравнение с прижиганием обрубка пальца. Если он способен на это — а судя по поступку двойника, так оно и было, — то уж волочь по лесной тропе плот как-нибудь сумеет.

Миновал час, а может, и два, и ноша показалась ему более терпимой. Непрекращающаяся боль в мышцах превратилась из острого ощущения в один из факторов окружения, не более. Двойник мотался вперед-назад, расчищая тропу, приподнимая плот, а изредка и подталкивая его сзади. Рамон почти не разговаривал, целиком поглощенный задачей. Он ощущал, что двойник начинает относиться к нему с уважением. Он знал, что добиться такого от этого чувака непросто, и это добавляло ему сил. На ум ему пришло сравнение с Иисусом — тот нес крест, а римляне били его, и толпа издевалась. Плот наверняка легче того креста, да и в конце волока его ждет не смерть, а спасение. Грех жаловаться.

Оступившись в третий раз, он ободрал голень о камень. Царапина почти не болела, но по коже побежала струйка крови. Он негромко выругался и начал подниматься, однако его удержала рука на плече.

— Передохни, ese, — предложил двойник. — Ты весь день горб надрываешь. Самое время перекусить.

— Я могу и дальше, — буркнул Рамон. — Никаких проблем.

— Да, да, конечно, ты у нас круче крутых яиц. Я понял. Задери-ка пока свои гребаные ноги вверх, а я пока пойду поищу чего-нибудь пожрать.

Рамон усмехнулся, сбросил лямку и перевернулся на спину. Небо сделалось темнее и придвинулось к самой земле — ниже сводов собора. До него донесся далекий гром… правда, возможно, это просто стучала кровь у него в ушах. Двойник одобрительно кивнул и пошел в лес. Рамон улыбнулся.

Странное это дело — не понимать, нравится тебе или нет человек, который на самом деле ты. До сих пор ему ни разу не доводилось посмотреть на себя со стороны. Хитрый, изобретательный, крепкий как старая кожа, но зацикленный на своих страхах и готовый винить во всем кого угодно, только не себя. И все эти кипящие в нем неуверенность и гнев, готовые взорваться по поводу и без, вся эта петушиная бравада, привычка смотреть на всех сверху вниз… Вот каким он был всегда. Только для того, чтобы увидеть это, потребовалась инопланетная чудовищность.

Однако при всех своих недостатках он сохранял достоинство. И потрясающую силу воли. Он подстроил смерть Маннека. Он прижег обрубок оторванного пальца, тогда как большинство людей попытались бы жить с открытой раной — собственно, то, что он не умер еще от заражения крови, являлось наглядным свидетельством его мудрости. Он был даже не чужд своеобразного, но все-таки сострадания. Ну, например, то, как он не позволял Рамону слишком уж горбатиться. Он солгал насчет Лианны, чтобы не выказать слабость. Какой он все-таки на деле? Все кусочки его личности спорили друг с другом и все же вполне складывались вместе.

Единственное, что он плохо понимал даже сейчас — это почему тот оставался с Еленой. Ну, не видел он для этого никакого повода. Он мог бы понять, если бы это касалось его самого… впрочем, двойнику, конечно, виднее. И это при том, что они оба — один человек.

Он не заметил, как задремал, и проснулся, когда двойник встряхнул его за руку. Еще не открыв глаз, Рамон смахнул руку прежде, чем та успела коснуться шрама на локте. Двойник сидел перед ним на корточках, держа в руке двух жирных детенышей jabali. Рамон сел, застонав от боли в уставшей спине.