– Потому что работа такая у ангелов – спасать людей. Вот. – Она положила на колени Арефьеву авоську с апельсинами. – Пожалуйста, витамины!

– Боже! – застонал Герман восторженно – Это мне?!

«Интересно, бывает он когда-нибудь сдержанным и спокойным? Или вечно корчит какого-то шута? – подумала Лиля. – Сколько работаю в театре, никогда не видела актера, который был бы до такой степени… актером!»

– Боже, откуда? – продолжал причитать Арефьев. – Вы, наверное, специально в Москву мотались?

– Где у вас кухня? – деловито спросила Лиля.

– Зачем ангелу кухня? – насторожился Арефьев.

– Сама найду! – заявила Лиля и вышла.

Герман с непониманием и удивлением уставился ей вслед.

Занятный сюжет вырисовывается…

Лиля разогрела суп, который принесла с собой, нарезала хлеб, колбасу. Больной ел со вполне здоровым аппетитом, даже жадно. Лиля смотрела на него с удовольствием. Сразу видно, что человек выздоравливает!

– Вы суп из топора сварили? – восхищенно спросил Арефьев. – У меня же в холодильнике ничего, кроме спичек и соли.

И протянул тарелку за добавкой.

– Ну а почему вы не спрашиваете, как прошла премьера? – осторожно спросила Лиля, решив выяснить намерения актера: уходит он в самом деле или все же вернется в театр?

Арефьев взглянул испытующе, вприщур. Спросил, как она хотела:

– Ну и как прошла премьера? Надеюсь, не провалились?

– Честно говоря, на троечку, – призналась Лиля, понимая, что ему будет приятно это услышать. – Не больше! Ваша замена – Нежин – был очень вял и неубедителен. Приезжали из Москвы… Все ожидали чего-то большего, но…

– Но! – повторил Арефьев так выразительно, что Лиля невольно засмеялась.

Похоже, настроение у него хорошее. Сейчас самое время перейти к делу.

– Все газеты очень ругают Аркадия. Мы ждем вас!

– А вы? – Арефьев вдруг схватил ее за руки. – Вы меня ждете?

И жест, и интонация были шутовски-патетическими, но глаза…

Какие же опасные у него глазищи, как только Лиля этого раньше не замечала?! Такие глаза восторженные дамочки называют колдовскими.

Но она не восторженная дамочка. Очень красивые глаза, да и только! Мало ли красивых глаз на свете?

– Я, пожалуй, пойду, – с трудом вырвалась из объятий Арефьева Лиля. – Кажется, вы окончательно ожили!

– Пожалуйста, пожалуйста, не уходите! – взмолился Арефьев. – Я обещаю, что не буду больше приставать к вам, не буду ёрничать и не буду больше хамить. Прошу вас… Останьтесь!

Пора было уходить. Лилия чувствовала это! Ей было неуютно под взглядом этих глаз. Казалось, Герман трогает ее, грубо лапает, прижимает к себе…

Что за ерунда! Надо уходить!

Но ведь она еще не получила его согласия вернуться в театр.

– Хорошо, – отвела глаза Лиля. – Я останусь. Но ненадолго.

Села напротив, но чувствовала себя как на иголках. Арефьев не сводил с нее глаз, этих колдовских глаз…

– Ну зачем вы так смотрите?

Хотела спросить осуждающе, но, к ее изумлению, услышала в своем голосе виноватые нотки:

– Вы же обещали!

– Пускай, – ответил Арефьев, и Лиля не сразу поняла, что он отвечает стихами:

Теперь уже Лиля не могла отвести от него глаза…

… Всю дорогу, пока возвращалась глубокой ночью домой, она слышала его голос – и вторила ему вслух:

Да, стихов в ту ночь было прочитано много…

А утром, войдя в свой кабинет, Лиля увидела на столе большую круглую коробку, похожую на конфетную. Недоумевая, подняла крышку – и десяток разноцветных бабочек вспорхнул оттуда, словно букет летающих цветов!

Она знала, что только единственный человек на свете мог поднести ей такой букет.

Онемев от восхищения, Лиля смотрела на бабочек. И вдруг ей стало страшно… Она не понимала, как ощущение счастья может смешиваться со страхом, но это было именно то, что она чувствовала сейчас.

* * *

Жизнь так изменилась, что Лиля едва не забыла о предстоящем юбилее отца. Вдобавок ко всему к шестидесятилетию Говорову был вручен орден Октябрьской Революции.

Такое событие следовало отметить с размахом! Однако торжественный банкет для партийного руководства с патетическими речами и помпезными поздравлениями Говоров устроил отдельно, в областном центре, а в Доме с лилиями Родион по его просьбе собрал только своих… Ну, или тех, кто раньше считались здесь своими. Отказаться не смогли даже Шульгины! В такой день можно было отодвинуть все распри и просто поздравить старого друга, с которым была связана половина жизни.

Именно это убедило Лилю, что и ей, хочешь не хочешь, придется присутствовать на банкете.

Она одевалась в своей комнате, когда вошла Таисия Александровна.

С восхищением поглядела на дочь – и Лиля, смущенно улыбнувшись, вдруг спросила:

– Мама, как ты думаешь, я еще могу нравиться мужчинам?

Таисия Александровна опустилась на диван, спросила недоверчиво:

– Ты что же это… Ты влюбилась?!

Лиля отвела глаза:

– Не знаю.

– А как же Камышев? – мягко спросила мать. – Мне кажется, он по-настоящему любит тебя. Очень любит!

– Зато я его не выношу, – отвернулась Лиля. – После его обмана… После моих нервных срывов…

– Зачем же ты тогда живешь с ним?

– Не с ним, а рядом с ним, – угрюмо поправила Лиля. – До недавнего времени я жила рядом с ним потому, что мне было все равно. Так, по инерции. Ну, как папа с Маргаритой. Страшно подумать… Десять лет! Куда они ушли?! Зачем?

– Ну… и кто он? – спросила мать, заговорщически понизив голос.

Лиля откинулась на спинку стула. Золотые волосы рассыпались по плечам, глаза засияли. Нежная улыбка тронула губы.