– Спросишь у Рундельштотта.

Я не договорил, по далекой башне пробежала вертикальная трещина, разделив ее до самой земли. Обе половинки изогнулись по чуть-чуть, а дальше начали укорачиваться, схлопываться, пошли вниз, рассыпаясь сперва на глыбы, потом уже в песок.

Мы все ждали, когда же докатится грохот падающих глыб, но на землю сыпался только мелкий песок, да и тот большей частью истаивал в воздухе. Мы неотрывно смотрели, как распадается башня, а за спиной послышались торопливые шаги.

Даже не оборачиваясь, я узнал шаркающую походку Рундельштотта и осторожный, как у зверя, шаг Понсоменера.

Рундельштотт выдохнул с огромным облегчением в голосе:

– Свершилось… Я ощутил!

Фицрой заговорил весело, блестя глазами и размахивая руками, будто сейчас что-то станцует:

– Вы такое не видели!.. Эх, я сам не ожидал!.. Смотрите, башня тю-то, даже не нявкнула.

Понсоменер привычно промолчал, Рундельштотт спросил опасливо:

– А сам маг… вдруг он еще жив?

– Вряд ли, – ответил я осторожно. – У него в груди все превратилось в кровавую кашу… Мгновенно. В мясной фарш, как сказала бы хорошая повариха.

– Тогда да, – протянул Рундельштотт. – Он не успел…

– Другое тревожит, – признался я, – стражники найдут труп, сразу могут подумать, что не зря убрали такую защиту, кто-то готовит нападение!

Он подумал, покачал головой:

– Вряд ли.

– Почему?

– К нам приходил, – объяснил он, – очень старый маг. Когда я был мальчишкой, он был уже очень старым. Никто не знает, сколько ему.

Я начал догадываться, спросил:

– Как и башня?

Он кивнул:

– Да. Он превратится в то, каким должен быть без магии все это время.

– Это облегчает дело, – пробормотал я. – Значит, если что и уцелело там, то лишь мой аккумулятор… А его не найти в густой траве.

Рундельштотт покачал головой в сомнении, а Понсоменер проговорил бесцветным голосом:

– Я найду.

– Было бы неплохо, – сказал я осторожно, – однако теперь надо спешно выручать принцессу. Кто знает, поверят ли в замке, что маг умер своей смертью.

– Пусть не своей, – вставил Фицрой. – Вызвал не того демона!.. Я слышал, у них такое сплошь и рядом. А демон взял и сожрал дурака. Или уволок с собой, чтобы там у себя сделать слугой. Я бы так и поступил!

Рундельштотт посмотрел на него, вздохнул, но смолчал, а Фицрой, судя по его виду, на всякий случай обиделся.

– Понс, – сказал я строго, – вы с мастером останетесь на самом важном участке! Мы с Фицроем пойдем всего лишь выпугивать добычу из нор, а вы перехватывайте, когда побегут в вашу сторону.

Рундельштотт кивнул.

– Да, здесь только одна дорога.

Понсоменер поинтересовался мирным голосом:

– Перехватывать… и что делать?

– Отстранять, – ответил я. – Отстранять от существования. Убирать из эволюционного процесса, как недоброкачественные звенья, не сумевшие выбрать более мирную и потому безопасную профессию, что дает больше шансов на размножение и продление рода… В общем, убивать всех подряд на хрен!.. Потом разберемся, как говорится, хотя кому оно надо, разбираться? Главное – результат! А факты подгоним.

Рундельштотт сказал поспешно:

– Да-да, знаем. Ты говорил, это не люди, а живая сила противника. И хотя вроде бы люди, но не люди.

Понсоменер сказал туповато:

– Людей убивать нельзя, даже нехорошо, а живую силу противника хорошо и можно?

– За это еще и наградят, – подтвердил я. – Понимаешь, это такое хитрое и великое волшебство: одним-двумя словами превращаешь хороших и добрых людей, что никакого зла тебе не сделали, в злобных чудовищ, которых обязан убить, истребить, очистить от них землю!

Рундельштотт посмотрел на меня с неодобрением.

– Никакое не колдовство, – сказал он недовольно, – а подлый трюк королей!.. Они так всегда делают, но, увы, это работает… Народ видит на той стороне только злобных чудовищ, которых надо убить как можно скорее.

– Работает, – согласился я. – Причем королевское колдовство поражает всю страну, заставляя видеть в прежде добрых соседях мерзких гадов, что только и думают!.. Но я не король, потому если говорю, что против нас гады и сволочи, то так оно и есть. А теперь за дело!

Рундельштотт проговорил медленно:

– Сейчас за полночь, в здании могли и не заметить, что башня исчезла… Не забывайте, не все на свете видят в темноте, как мы. Грохота тоже не было. Так что исчезновение башни заметят только утром.

Фицрой, почти подпрыгивая от возбуждения, пошел рядом, спросил свистящим шепотом:

– Придумаешь какие-то хитрости?

Я помотал головой.

– Хитрости – удел умных и слабых. А сильные прут, как быки, выставив рога и ломая все и всех на пути. Когда в руках такое оружие, чего умничать? Умные вообще по домам сидят!

– Хорошо, – сказал он с чувством. – Это по мне! Врываемся и все крушим, понятно. Это я люблю. А как врываемся?

– Попробуем залезть на крышу, – сообщил я.

Он спросил опасливо:

– На четвертый этаж? По стене?

– А что тут такого? – изумился я. – Пауки и то забираются!

– Так мы вроде не совсем пауки…

– Тем более, – ответил я. – Суворов сказал, олень пройдет везде.

Темная грозная стена с каждым шагом становится громаднее и выше, наконец заслонила мир. Фицрой оглянулся, я увидел расширенные в темноте глаза, синева в ночи стала серым цветом жемчужного оттенка.

– А теперь?

Я вытащил из заплечного мешка коробочку, стиснул рукоять. Щелкнуло, коробочка выдвинула крюк с тремя кончиками. Я направил его вверх на верхний край стены, мазнул пальцем по сенсору.

В ладонь мягко толкнуло, крюк улетел вверх, Фицрой даже не рассмотрел мелькнувшую за ним сверхпрочную нить.

– И… что теперь?

Я молча зацепил другой конец за пояс, шепнул:

– Спущу потом тебе. Мы по такой веревке уже спускались, помнишь?

– А там зацепилось? – спросил он с надеждой. – Я не слышал ни звяка, ни стука…

– Крюки обрезиненные, – пояснил я и нажал кнопку.

Меня неудержимо потащило вверх по стене, едва успевал отталкиваться, иначе изотрет морду о камни, а у самого края ухватился за выступающую глыбу и перевалился на ту сторону.

Тихо, на крыше никого, да и отвыкли в полной изоляции держать здесь часового, что хорошо, разгильдяйство всегда работало на прогресс и гуманизм.