— Понятно.

— Вы служили в московской милиции?

Лев заколебался, не зная, как поступить — признаться в том, что он был сотрудником МГБ, или солгать, что служил в милиции? Ложь выглядела предпочтительнее. Он не хотел, чтобы доктор замкнулся.

— Да, служил.

Морг располагался в подвале, который уходил глубоко под землю, промерзавшую насквозь во время долгой зимы. В результате сама природа позаботилась о том, чтобы в помещении царил холод. Тяпкин привел Льва в большую комнату с низким потолком и вымощенным кафельной плиткой полом. У одной стены виднелась прямоугольная емкость, похожая на небольшой плавательный бассейн. В дальнюю стену была врезана стальная дверь, которая вела в сам морг.

— Если только родственники не забирают покойника, мы кремируем тела на протяжении двенадцати часов с момента поступления. Умершие от туберкулеза кремируются в течение часа. Да и к чему хранить трупы? Подождите меня, я сейчас вернусь.

Доктор отпер стальную дверь и вошел в морг. Лев подошел к емкости и заглянул через край. Он не увидел ничего, кроме собственного отражения. Поверхность была неподвижной и черной, хотя, судя по пятнам на бетонных стенках, на самом деле жидкость имела темно-оранжевый цвет. С одной стороны висел багор, длинный металлический шест с зазубренным крюком на конце. Лев взял его в руки и для пробы погрузил в жидкость. Та заколыхалась, подобно сиропу, и тут же вновь сомкнулась, обретая прежнюю гладкость. Лев опустил багор глубже, и на этот раз почувствовал, как крюк зацепился за что-то тяжелое. Он налег на багор всем телом. На поверхность всплыло обнаженное тело, медленно повернулось лицом вверх и опять ушло на дно. Из дверей морга появился Тяпкин, толкая перед собой каталку.

— Эти трупы будут обложены льдом и отправлены в Свердловск для анатомирования в тамошнем мединституте. Я нашел вашу девушку.

Лариса Петрова лежала на спине. Кожа у нее была бледной, перечеркнутой синими прожилками вен, тонкими, как паутина. У нее и впрямь оказались соломенно-желтые волосы. Челка была обрезана неровно: очевидно, эту часть и присвоил себе Варлам. Во рту у нее уже не было земли — ее убрали, — но челюсть по-прежнему отвисала, так и оставшись в прежнем положении. Зубы и язык у нее были грязными, окрашенными в темно-коричневый цвет почвы, которую насильно запихнули ей в рот.

— Во рту у нее была земля.

— В самом деле? Прошу прощения, но я впервые осматриваю ее тело.

— Да, рот у нее был буквально забит ею.

— Вероятно, врач убрал ее, чтобы осмотреть горло.

— Землю случайно не сохранили?

— Вряд ли.

Глаза у девушки были открыты. Они оказались голубыми. Не исключено, что ее мать переехала сюда из какого-нибудь городка неподалеку от финской границы, с Балтики. Вспомнив байку о том, что в зрачках жертвы навсегда запечатлевается лицо убийцы, Лев склонился над телом, вглядываясь в бледно-голубые глаза. Смутившись, он резко выпрямился. Тяпкин понимающе улыбнулся.

— Мы все так делаем — что врачи, что оперативники. И пусть здравый смысл подсказывает нам, что этого не может быть, мы все равно хотим убедиться сами. Разумеется, будь это правдой, ваша работа стала бы намного легче.

— Будь это правдой, убийцы выкалывали бы своим жертвам глаза.

Льву еще никогда не приходилось осматривать трупы — во всяком случае, в качестве эксперта-криминалиста, — поэтому он не знал даже, с чего начать. По его мнению, раны были столь многочисленными и жестокими, что наносил их явно маньяк. Грудь девушки была разворочена. Он увидел достаточно. Варлам Бабинич подходил по всем статьям. А землю он, должно быть, принес с собой, руководствуясь какими-то своими непонятными мотивами.

Лев уже готов был уйти, но Тяпкин, проделав столь долгий путь на самый нижний этаж, явно не спешил. Он склонился над трупом, внимательно вглядываясь в то, что на первый взгляд казалось невообразимой мешаниной тканей и плоти. Кончиком карандаша он даже потыкал брюшину, задумчиво разглядывая жуткие раны.

— Вы не скажете мне, что было написано в отчете?

Лев вынул свои записи и перечел их вслух. Тяпкин тем временем продолжал осмотр.

— В нем ничего не сказано о том, что у девушки отсутствует желудок. Он был вырезан, отделен от пищевода.

— Насколько точно было проведено удаление? Я имею в виду…

— Вы хотите знать, сделал ли это врач?

Доктор улыбнулся и заметил:

— Возможно, но разрезы неровные, не хирургические. Грубая работа. Хотя я не удивлюсь, если выяснится, что убийца проделывает это уже не в первый раз. Разрезы сделаны неумело, зато уверенной рукой. И еще он знал, что делает, а не просто орудовал ножом вслепую.

— Следовательно, это может быть не первый ребенок, которого он убил?

— Вполне возможно.

Лев провел рукой по лбу и обнаружил, что, несмотря на царящий в морге холод, он вспотел. Как могут быть связаны между собой две смерти — маленького сына Федора и этой девочки?

— Какой примерно величины мог быть ее желудок?

Кончиком карандаша Тяпкин очертил над грудью девушки примерный размер ее желудка. Он спросил:

— Рядом с телом его не было?

— Нет.

Желудок либо не заметили впопыхах во время осмотра трупа, что казалось невероятным, либо убийца унес его с собой.

Помолчав, Лев поинтересовался:

— Ее изнасиловали?

Тяпкин осмотрел влагалище девушки.

— Она не была девственницей.

— Но это не значит, что ее изнасиловали.

— У нее уже были половые связи?

— Так мне сказали, во всяком случае.

— На ее гениталиях нет видимых повреждений. Ни царапин, ни ушибов. Кроме того, обратите внимание на характер ран — они не были нацелены на ее половые органы. На молочных железах и на лице порезы отсутствуют. Человека, который так обошелся с нею, интересовала лишь узкая полоса между ее грудной клеткой и влагалищем — то есть ее органы пищеварения. Это похоже на работу маньяка, хотя на самом деле он вполне владел собой.

Выходит, Лев поспешил с выводами, когда решил, что убийца был не в себе. Кровь и увечья для него самого означали хаос. Оказывается, все было совсем не так. В действиях убийцы присутствовал точный расчет и хладнокровное планирование.

— Вы навешиваете бирки на тела, когда их привозят к вам, — для установления личности, например?

— Мне об этом ничего не известно.

— Тогда что это такое?

На лодыжке девушки виднелась веревочная петля. Она была завязана тугим узлом, и на каталку свешивался обрывок бечевки. Петля походила на дешевый ножной браслет. Там, где веревка врезалась в кожу, виднелись синяки и царапины.

В дверях стоял генерал Нестеров. Тяпкин заметил его первым. Трудно было сказать, сколько времени он провел там, глядя на них. Лев отошел от тела.