— Раиса, я не верю, что нас когда-нибудь оставят в покое. Скорее всего, они выждут пару месяцев, в крайнем случае год, а потом арестуют меня.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

— Они никогда не оставляют людей в покое. Наверное, сейчас они пытаются накопать на меня компромат. Может, они хотят, чтобы я сгнил здесь в забвении, прежде чем прикончить меня. Но у меня осталось мало времени. И я хочу провести его с пользой, пытаясь найти человека, который натворил все это. Он должен быть пойман. Я понимаю, что тебе от этого не легче. Однако ты все еще можешь уцелеть и выжить. Перед самым моим арестом они усилят слежку. И в этот момент ты должна пойти к ним, скормить им какую-нибудь сказку обо мне и сделать вид, будто предаешь меня.

— А что прикажешь делать до того момента? Сидеть в нашей комнате и ждать? Лгать ради тебя? Прикрывать тебя?

— Прости меня.

Раиса гневно тряхнула головой, развернулась и зашагала обратно к городу. Оставшись один, Лев вновь включил фонарик. Сил у него не осталось, движения стали вялыми и заторможенными — он вдруг утратил интерес к расследованию. Неужели все его усилия действительно напрасны и он лишь обманывает себя? Он не успел уйти далеко, когда снова услышал скрип снега под ее шагами. Раиса возвращалась.

— Ты уверен, что этот человек уже убивал раньше?

— Да. Если мы найдем новую жертву, дело вновь будет открыто. Улики, собранные против Варлама Бабинича, связаны только с этой девочкой. А если обнаружится вторая жертва, дело против него развалится.

— Ты говорил, что этот юноша, Варлам, не способен обучаться. В таком случае он — прекрасная кандидатура, чтобы повесить на него любое преступление. С таким же успехом они могут обвинить его в обоих убийствах.

— Ты права. Такая опасность существует. Но второй труп — это единственный шанс для меня добиться повторного расследования этого дела.

— Итак, если мы найдем еще одно тело, ты начнешь следствие. А если не найдем ничего, ты пообещаешь мне оставить его в покое.

— Да.

— Договорились. Ну, показывай, куда надо идти.

Потоптавшись на месте, они неуверенно двинулись дальше в лес.

Они шагали бок о бок примерно с полчаса, когда Раиса показала на что-то впереди. Их путь пересекали следы, ребенка и взрослого, тянувшиеся почти параллельно друг другу. Признаки борьбы и сопротивления отсутствовали. Ребенок явно шел сам, добровольно. Отпечатки взрослого были огромными и глубокими. Это был высокий грузный мужчина. А вот следы ребенка едва отпечатались на снегу. Значит, он был совсем еще маленький.

Раиса повернулась ко Льву.

— Они могут вести в какую-нибудь местную деревушку.

— Могут.

Раиса все поняла. Лев твердо намеревался пройти по ним до конца.

Они шли уже довольно долго, но ничто не указывало на то, что это — те самые следы, которые они ищут. Лев уже начал склоняться к мысли, что Раиса оказалась права. Может, объяснение найдется самое простое и невинное. И вдруг он остановился как вкопанный. Снег впереди был примят, как если бы там кто-то лежал. Лев двинулся вперед. Следы ног стали беспорядочными, словно здесь происходила борьба. Взрослый явно отошел в сторону, а ребенок попытался вернуться по своим следам обратно, и его отпечатки ног были неровными и смазанными — он бежал. Судя по всему, вот здесь он упал — на снегу остался отпечаток ладони. Но он вскочил на ноги и побежал дальше, пока не упал снова. И вновь создавалось впечатление, что он с кем-то боролся, хотя оставалось непонятным, с кем именно: других отпечатков ног не было. Как бы там ни было, ребенок вновь поднялся и опять побежал. Его следы буквально кричали об отчаянии. А вот отпечатков ног взрослого человека нигде не было. Но они появились через несколько метров. Из-за деревьев вынырнули глубокие, вдавленные следы. Но что-то было не так — взрослый метался из стороны в сторону, неуверенно приближаясь к ребенку. Бессмыслица какая-то. Отойдя довольно далеко от малыша, взрослый вдруг передумал и, виляя из стороны в сторону, опять побежал к нему. Судя по следам, он догнал его сразу за ближайшим деревом.

Раиса остановилась, глядя на то место, где следы должны были сойтись. Лев тронул ее за плечо.

— Оставайся здесь.

Он двинулся вперед и обогнул дерево. Сначала в глаза ему бросились пятна крови на снегу, а потом голые ноги и развороченная грудь. Мальчик был еще очень юн, лет тринадцати-четырнадцати, не больше. Он был невысоким и хрупким. Как и девочка, он лежал на спине, глядя в небо. Во рту у него что-то было. Уголком глаза Лев заметил какое-то движение. Обернувшись, он увидел позади себя Раису, которая во все глаза смотрела на труп мальчика.

— С тобой все в порядке?

Она медленно поднесла руку ко рту, а потом неуверенно кивнула.

Лев опустился рядом с мальчиком на колени. На лодыжке у него была завязана веревочная петля. Бечевка была обрезана, и в снегу виднелся ее кончик. В том месте, где петля впилась в кожу, та покраснела. Внутренне собравшись, Лев заставил себя взглянуть в лицо ребенку. Рот его был полон земли. Создавалось впечатление, что он кричит. В отличие от Ларисы, тело его не было припорошено снегом. Его убили позже нее — пожалуй, около двух недель назад. Лев наклонился над ним и взял у ребенка изо рта щепотку темной земли. Он растер ее пальцами. Она была сухой и грубой и совсем не походила на землю. Комки были крупными и разного размера; они рассыпались, когда он надавил на них. Это была не земля, а кора дерева.

22 марта

Прошло тридцать шесть часов с тех пор, как Лев и Раиса обнаружили труп мальчика, а он пока так и не доложил об этом. Раиса опять оказалась права. Вместо пересмотра дела и второе убийство можно было повесить на Варлама Бабинича. У юноши начисто отсутствовал инстинкт самосохранения, он легко поддавался внушению — стоило нашептать ему что-нибудь на ушко, и он воспримет это как руководство к действию. Он обещал удобное и быстрое раскрытие двух жестоких убийств. К чему искать второго подозреваемого, когда один уже сидит за решеткой? Вряд ли у Бабинича найдется алиби, ведь воспитатели, работающие в интернате, не смогут вспомнить, где он был и что делал, и не станут выгораживать его. Так что в обвинительном заключении вместо одного убийства будет упомянуто два, только и всего.

А Лев не мог просто взять и объявить о том, что обнаружен труп еще одного ребенка. Для начала ему требовалось доказать, что Варламу Бабиничу ничего о нем не известно. Спасти его можно было только одним способом: воспрепятствовав следственным действиям, которые милиция проводила в отношении своего главного — и единственного — подозреваемого. Однако именно от этого Нестеров и предостерегал Льва. К тому же уголовное дело было бы возбуждено без наличия подозреваемого: уголовное дело против неизвестного лица или лиц. Проблема осложнялась еще и тем, что Бабинич сознался. К делу почти наверняка подключатся местные оперативники МГБ, когда узнают, что милиция поставила под сомнение признательные показания. Последние считались краеугольным камнем системы правосудия, и их неприкосновенность и нерушимость следовало защитить любой ценой. Если кто-нибудь узнает о втором убийстве до того, как Лев сумеет доказать непричастность к нему Бабинича, то власти могут решить, что легче, проще и безопаснее слегка подредактировать признание и скормить подозреваемому недостающие подробности о том, как несколько недель назад он зарезал в лесу, неподалеку от вокзала, еще и тринадцатилетнего подростка. Подобное решение проблемы выглядело бы изящным и эффективным. Более того, оно никого не расстроило бы, включая самого Бабинича, который даже не понял бы, что на самом деле происходит. Единственный способ гарантировать, что сведения о втором убийстве не просочатся наружу, заключался в том, чтобы Лев хранил молчание. И он молчал. Вернувшись на вокзал, он не стал поднимать тревогу или вызывать на место преступления старших офицеров. Он не доложил об убийстве и не принял мер к охране места преступления. Он не стал делать вообще ничего. К изумлению Раисы, он и ее попросил никому ничего не рассказывать, пояснив, что сможет увидеться с Бабиничем не раньше завтрашнего утра, а это означало, что телу придется пролежать в лесу еще одни сутки. Лев не видел другого выхода, если хотел, чтобы парень мог рассчитывать на справедливое рассмотрение его дела.