Провожу задумчиво по затылку, взъерошив пряди волос.

Ну, и кому сплавить зверя?

Садулаеву?

Нет, он, конечно, еще тот засранец, но Егорушку даже врагу не пожелаешь. Вспоминаю разбитый горшок с кактусом и землю по всей квартире. Тот кактус - единственный цветок в моей квартире и то хрен его знает, как он здесь оказался. Должно быть, пока я был в рейсе, кто-то из клининговой компании в романтичном настроении притащил, чтобы оживить суровую мужскую обстановку.

Алена тяжело вздыхает у меня на плече и достаточно громко хлюпает носом. Тянусь к заднему карману джинс и, вынув темно-синий платок, протягиваю его своей красавице. Девушка послушно принимает его и непосредственно высмаркивается, а затем поднимает блестящие от слез глаза.

- Ой, прости, - расстроенно тянет Алена, встречаясь со мной взглядом полупрозрачных голубых кристаллов глаз, которые завораживают своей глубиной. - Я, кажется, испортила твой платок. Постираю.

Снисходительно улыбаюсь. Таково уж свойство женского пола — плакать от горя, плакать от радости и проливать слезы в отсутствие того и другого. Стискиваю ладонями хрупкие плечи, лаская большими пальцами кожу.

– Тебе надо хорошенько выспаться, пореветь минут десять или съесть целую пинту шоколадного мороженого, – щечки Алены розовеют, то ли от смущения, то ли от удовольствия из-за моей заботы, и я добавляю. - Выбирай.

Моя девочка ничего лучшего не находит, как приняться забавно оправдываться:

– Вообще, я не люблю плакать... правда! Они сами льются.

Аккуратно поправляю узкую съехавшую бретельку платья девушки. Забавная она. Милая. Совсем молоденькая еще. Наверное, впервые в полной мере осознаю, насколько от меня зависит то, как сложится судьба Алены. В лепешку расшибусь, но девчонку свою счастливой сделаю!

Она лучшего заслуживает.

– Все имеют право на минуты слабости, – откликаюсь, все еще погруженный в свои мысли. – Тем более, ты ребенка ждешь.

Замечаю на себе любопытный взгляд и даже уже знаю, что за этим последует.

– А ты…Тоже плачешь?

Недоверчиво усмехаюсь и чувствую, как непроизвольно бровь вверх ползет. Серьезно, что ли?

– Мужики не плачут, они выходят на лестницу покурить.

Глаза скользят по гладкой коже шеи, но я заставляю вернуться взгляд в доверчиво распахнутые обращенные ко мне глаза.

– Но… ты же не куришь! – удивляется Алена, переводя взгляд на мои губы, от чего моментально начинаю заводиться.

Целовать ее хочется. Впиться в милый приоткрытый ротик языком, доказать в первую очередь самому себе, что она моя. Только моя. Наваждение какое-то! Кажется, тишина слишком затягивается, потому что Алена осторожно переспрашивает:

– Дима?

– Не курю, – подтверждаю, наконец, про себя добавляю: – «Все вредные привычки в прошлом». - А как же тогда…

Хочет знать, как справляюсь.

– Лучшее лекарство от всех недугов — солёная вода, – отвожу в сторону прилипшую прядь волос от щечки Алены, ласкаю пальцами нежный овал лица. - Слезы — это для девчонок, а таким, как я, в помощь труд, пот, море...

Пухлые губки приоткрываются, и я хрипло добавляю:

– К тому же, я русский, а мы, как известно, часто смеемся там, где надо плакать. Подхватываю без труда девушку на руки, в который раз удивляясь тому, что она весит легче перышка.

– Тебе отдохнуть надо.

Небрежно перешагиваю через злополучную шубу.

А ведь на нее, наверняка, ушло, должно быть, не мене десяти «Егорок». Странно, но даже у такого как я – с толстой кожей почти, как у слона, подозрительно неприятно становится на душе. Бросаю угрюмый взгляд на светящиеся глаза - как две полных луны под креслом. Все в этом мире имеют право на жизнь - даже такие вредоносные… как этот.

Алена Несмотря на сильную усталость, возмущенно соплю, давая понять Волкову, что не готова лечь в постель. На свежие простыни в одежде?! И пусть это самое прелестное платье в моей жизни…

Но нет!

После всех злобных взглядов рыжей, после походов в ресторан и не менее неприятных алчных Федькиных разглядываний?

Да ни за что! Нужно немедленно принять душ, чтобы смыть накопившуюся за день усталость и чужие взгляды. Тем более, если даже удастся задремать, не делая этого, обязательно приснится какая-нибудь гадость – уверена.

Упираюсь робко ладонью в широкое плечо, с трепетом ощущая, как перекатываются мускулы под горячей смуглой кожей. Щека касается мягкого материала футболки, пропитанного запахом полыни. Этот терпкий, но такой невероятно приятный аромат, теперь стойко ассоциируется у меня исключительно с весной, свежестью и Волковым.

— Да не трепыхайся, – бурчит Дима на мои слабые попытки вывернуться из стальных объятий. Одной рукой мужчина прижимает меня к себе сильнее, а другой сдёргивает прочь светло-коричневое покрывало, как самый настоящий фокусник-иллюзионист, – а то уроню, – нагло угрожает с усмешкой, не забывая продемонстрировать обаятельные глубокие ямочки на щеках.

Сдув со лба светлую прядь волос, негодую – запрещенный прием!

С насторожённостью вглядываюсь в мужественное притягательное лицо, пытаясь понять, шутит Дима или же правду говорит. Теряюсь на секунду, разглядывая четкие, словно высеченные из гранита черты лица. Как же все-таки он на меня магнетически действует!

А, когда замечаю, что он кривит уголок чувственного рта в своей фирменной улыбке на душе сразу теплее становится.

Шутит значит!

Но на всякий случай, сильнее обхватываю жилистую шею рукой, когда Дима склоняется над кроватью.

Ну, нет уж!

Целый день на ногах.

Примерки эти… Прохладный тонизирующий душ мне лучше любого лекарства будет.

Упрямо возобновляю попытки выбраться из медвежьего капкана, в который превратились руки Волкова.

– Ален! - негодует Дима, когда я, словно маленькая обезьянка, сильнее цепляюсь за него, не давая себя уложить. - Отдыхать надо больше. Ты же беременна! Откуда только столько сил?

Ревела же только что, – в бархатном хрипловатом тембре слышатся ноты удивления.

– А ты разве не устал? – прикрываю глаза, глядя на Диму сквозь ресницы, и с удивлением отмечаю ноты кокетства в своем голосе.

Словно зачарованная притрагиваюсь кончиками пальцев к покрытому легкой грубой щетиной подбородку.

Колется! Кожа на подушечках пальцев приятно горит.

Бровь Волкова ползет вверх, и он снисходительно бросает: