«Ну, и куда мы нырнём, формонавт?» – спросил Прохор сам себя. И сам же себе ответил: «Работай по плану. Если повезёт, значит, ты достоин этого везения. Лишь бы ДД был жив и догадался где-нибудь оставить закладочку, по которой его можно было бы отыскать».

Эргион мурлыкнул ответным теплом.

Усилием воли Прохор собрал себя в поток света-мысли-энергии и легко перешёл границу соседнего – двенадцатого Ф-превалитета. Но не задержался в голове «родича», двенадцатого Прохора, а пошёл дальше, листая числомиры, как страницы книги.

Первую остановку он сделал в сто одиннадцатом числомире, сформированном числом-репьюнитом 111.

Когда-то его заинтересовали свойства повторяющихся чисел, каждое из которых образовывалось первоцифрами от единицы до девятки. Если, к примеру, тетрада – четвёрка по всем теориям нумерологов и числонавтов несла в себе смысл живого, являясь «ключом к земле и небу», создавая четырёхмерный объём пространства-времени, заключая в себе «сверхматериальность», где Дух выступает на уровне действия, то умножатся ли эти свойства в сорок четвёртом Ф-превалитете? Или в четыреста сорок четвёртом?

Он проверил дважды, посетив этот самый сорок четвёртый числомир, а потом семьдесят седьмой. Но никакого особого отличия от «первомиров» под номерами четыре и семь не обнаружил. Люди, живущие в этих мирах, практически не отличались от «перволюдей» первой цифровой монады, и лишь природа реагировала на увеличение числовой базы более чутко, порождая богатый спектр форм и естественных материальных сочетаний.

Через несколько секунд «полёта» Прохор вышел в голове Прохора-111.

Репьюнит-111 состоял из трёх единиц, каждая из которых являлась монадой – первоосновой всего спектра числомиров и несла сакральный смысл Единого Самопроявления Абсолюта, вмещая Всё, кроме Начала и Конца всего сущего.

Прохор пытался пробиться в «самый первый» из числомиров, но ни разу не смог там задержаться. Хотел, но не мог, словно его что-то выталкивало оттуда, и душу охватывало странное чувство – не страх или беспокойство, но ожидание перемен, несущих суету и неизвестность. Если вдуматься, именно эта неизвестность и пугала его больше всего.

В одиннадцатом превалитете родился он сам, и этот мир был родным и естественным, несмотря на то что Прохору очень хотелось многое в нём изменить. В особенности – отношение людей друг к другу. И чтобы заработал закон справедливого воздаяния за содеянное.

В репьюнит-мире номер 111 Прохор Смирнов жил в Суздале и работал в центре информационных технологий, будучи по образованию программистом. Прохор не стал его пугать, быстро пробежался по «файлам» памяти в надежде найти упоминание о встрече с ДД, однако не нашёл. В этом мире, сформированном единицами, трижды отрицающем Единое (по философии адептов числонавтики), Прохор Смирнов-111 никогда не встречался с Дмитрием Дмитриевичем Бурлюком, академиком Российской академии естественных наук.

Впрочем, отсутствие свидетельства о встрече ещё ни о чём не говорило, и ДД вполне мог здесь существовать, пусть и в ином качестве, поэтому стоило всё-таки его отыскать.

Прохор вернулся обратно в свой мир и в своё тело.

До этого момента ему в голову не приходило вмешиваться в процесс мышления «родичей» или использовать их в качестве операторов физического воздействия на данную реальность. Достаточно было того, что он вытаскивал информацию из памяти Прохоров и смотрел на мир их глазами. Теперь же назрела необходимость заставлять их что-то делать, а как – Прохор не имел ни малейшего понятия.

«Давай поразмышляем, – подумал он. – Охотники как-то умеют заставлять людей, в психику которых они вселяются, выполнять их приказы. Весь вопрос в том, как они это делают. Захватывают волю и сознание, превращают в зомби? Опять же – как? С помощью чего? У них же нет никаких излучателей и психотронных генераторов, никаких компьютерных интерфейсов, потому что они не перемещаются в другие миры физически. Всё происходит на уровне психоэнергетики, изнутри человека: в голову вселяется сущность Охотника и берёт сознание под контроль. Значит, то же самое может и любой формонавт?»

Прохор вскочил, жадно хлебнул холодного кваса из старинной оловянной кружки, улёгся на кровать.

С одной стороны, очень заманчиво попытаться сделать то же самое. С другой – чем он в таком случае будет отличаться от тех же Охотников? Благими намерениями? Давно известно, что именно благими намерениями устлана дорога в ад! Правильный путь – просить.

Итак, куда? Может быть, зайти по пути в мир-177?

Он глубоко вздохнул и нырнул в пучину пространств, объединённых в «матрёшку» Вселенной с бесконечным количеством слоёв.

Прохор-177… рисовал!

Видимо, он был неплохим художником и рисовал просто здорово, хотя и в иной манере, чем другие современные художники, большинство из которых предпочитало использовать для этой цели компьютер. «Родич» рисовал тушью, тонким пером на больших листах белой бумаги! Гравировкой эту манеру назвать было нельзя, но выходило очень похоже.

Прохор, затаив дыхание, вгляделся в почти законченный рисунок.

Мало того, что в нём чувствовалась уверенная рука профессионального художника, у «родича» было потрясающе развитое воображение!

На краю всхолмлённой песчаными валами пустыни стояла цепочка людей, отбрасывающих длинные тени. Люди красноречиво протягивали руки к висящему над пустыней шару, чёрному внизу, белому вверху; потёки белого спускались сверху на чёрный низ шара.

Слева весь горизонт занимала громада исполинского арочного моста, изумительно красивая, ажурная, вызывающая восхищение тонкостью прорисовки.

Из-за моста выносилась гигантская волна испещрённого ажурными провалами и всплесками чёрного тумана, соединявшегося с уходящими к небу песчаными валами, которые образовывали нечто вроде поднимающейся в бесконечность крутящейся воронки.

Чёрно-белый шар отбрасывал на песок волнистую тень.

Люди наблюдали за ним, некоторые – молча, неподвижно, некоторые – воздевая руки к небу, к шару, призывая кого-то, удивляясь или ужасаясь[14].

Прохор, образно говоря, проглотил ком в горле: он был потрясён! В детстве он тоже неплохо рисовал, но потом увлёкся моделированием и художественное творчество забросил.

Художник почуял его присутствие; перо замерло.

Рисовал он в комнате, служащей домашним кабинетом, но её интерьер мало чем отличался от интерьера такой же комнаты в квартире Прохора-11. Разве что по стенам её были развешаны рисунки в простых рамках, да на полу у ног художника сидел огромный полосатый сибирский кот.

«Прошу прощения, дружище, – проникновенно сказал Прохор. – Можешь глотнуть водички, но ты меня слышишь реально. Кто я и откуда – неважно, по сути я – это ты, но живущий в соседних мирах. Я бы не открылся, если бы не нужда в информации. Ты способен рассуждать?»